Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

В отношении к России болгары, как и другие славяне, усвоили себе убеждение, что на их стороне права, а на стороне России – только обязанности. К сожалению, это убеждение в значительной степени поддерживалось нашей печатью, у которой они всегда находили поддержку в нападках на наше Министерство иностранных дел за недостаточную поддержку их интересов: «Россия обязана» – «Бедная Россия, сколько у нее обязанностей». На эту тему в то время остроумный фельетон написал Дорошевич.

Рассчет на то, что Россия выступит против Румынии, в то время как сама Болгария хотела раздавить Сербию и Грецию, показывал только степень крайнего ослепления в Софии, от которого не могли спасти никакие наши предостережения.

Что касается второго обвинения, то мы видели, что Россия приняла решение осуществить арбитраж на почве признания прав Болгарии на Македонию в ее споре с Сербией. Что касается греческих притязаний, то мы признавали права греков только на Салоники с небольшим приземельем, но решительно отвергали все прочие. А что Россия не поступилась Константинополем в пользу Болгарии, это не нуждается в оправдании не только перед русскими, но и перед не предубежденными болгарами.

В том-то и была, однако, беда, что не предубежденного отношения нельзя было ожидать от болгар. Свои грехи и ошибки болгарский народ не хотел видеть. Для него и для его правителей легче было переложить свою вину на чужую голову, особенно при сложившемся убеждении, что Россия все обязана сделать для них. Такова была почва для русофобской агитации в Болгарии. Ею и воспользовались недобросовестные деятеля, вроде Геннадиева, Радославова и К о.

Они обратились к королю Фердинанду с открытым письмом, напечатанным в газетах, в коем обвиняли правительство Гешов-Данева в чрезмерном русофильстве. Этому направлению они приписывали все бедствия, постигшие Болгарию. Их симпатии были на стороне Австрии. Авторы письма были призваны к власти. Это не помешало им обращаться за помощью к России, как в свое время русофил Данев не считал невозможным по временам заигрывать с Австрией. Австрия мало помогла Болгарии в деле прекращения войны с недавними союзниками, которая грозила полным разгромом Болгарии. Что касается до нас, то мы старались сделать все возможное, чтобы умалять размеры кары, постигшей Болгарию. По нашему настоянию, Румыния остановила свои войска, направлявшиеся на Софию.

Во время переговоров в Бухаресте мы приложили много усилий к тому, чтобы сократить притязания Сербии и Греции. Мы сожалели, что нам не удалось отстоять для Болгарии Каваллу. Это произошло оттого, что наши союзники французы нас не поддержали и в вопросе о Кавалле стали на сторону Германии, которая хотела, чтобы Кавалла принадлежала грекам. Мы оказались в этом вопросе в странном единении с Австрией, но это не могло нам помочь, потому что Австрия была настолько скомпрометирована, что ее никто не слушал на Балканах.

Еще в другом вопросе наши старания в пользу Болгарии не увенчались успехом. Мы настаивали на возвращении Болгарии Адрианополя, вновь захваченного турками. Все державы были в принципе согласны с нами, что нельзя допустить своевольного нарушения турками условий, которые незадолго до того были предметом соглашения между турками и теми же державами. Вскоре, однако, выяснилось, что гораздо труднее прийти к соглашению о средствах совместного давления на Турцию. Не порывая с державами, немцы стали отстаивать турок. У нас одно время возникла мысль о единоличном вооруженном давлении на Турцию, вплоть до занятия Трапезунда с моря. Из переговоров с Генеральным штабом выяснилась, однако, недостаточность наших перевозочных средств в то время. Экспедиция могла потребовать значительного отвлечения сил. Между тем, мы не могли быть уверены в том, что, пока мы будем заняты в Черном море, Австрия не воспользуется этим, чтобы надавить на Сербию под видом помощи той же угнетенной Болгарии. Такого оборота дела мы, конечно, не могли желать. К тому же, наше общественное мнение было глубоко возмущено поведением Болгарии и едва ли сочувственно отнеслось бы к жертвам ради нее.

Нельзя не пожалеть, что нам не удалось настоять на своем в Адрианопольском вопросе. Это поддержало бы симпатии к нам Болгарии, но, что еще важнее, оказало бы благотворное воздействие на турок. Легкость, с которой они вернули себе Адрианополь и ослушались держав, окрылила их самонадеянность. В то же время Германия показала себя единственной защитницей турок и за эту услугу сумела найти себе уплату, как мы это впоследствии увидим. Отношения России с Болгарией так и не могли наладиться со времени Бухарестского мира. Посланником в Петрограде был назначен генерал Радко-Дмитриев. Это был столько же русский человек, как я – болгарин. Личные отношения с ним не оставляли желать ничего лучшего, но он сам совершенно не доверял тому правительству, которое стояло у власти в Болгарии. Нашим посланником в Софии был назначен А. А. Савинский. Он надеялся при помощи оппозиции сломить правительство, стоявшее у власти, и думал, что это удастся достигнуть денежным давлением. Болгария нуждалась в займе. Савинский и его французский товарищ Панафье хотели поставить условием займа смену правительства. Когда это не удалось и болгары начали переговоры с германскими банками, оба посланника готовы были отказаться от этого условия, но было уже поздно. Болгарские министры уже успели, по-видимому, обеспечить себя взятками со стороны германских банков, и заем был заключен у последних.

Савинский до конца не порывал тесных отношений с оппозицией, хотя последняя обнаруживала полную неспособность к серьезной, самостоятельной борьбе с правительством. Тем самым он только обострил отношения с правительством и стоявшим сзади него Фердинандом. Так прошел 1913 год и начало 1914 года в Болгарии. Наше положение было испорчено в Софии, а Германия успела заложить первое основание для своего влияния.

Со времени Балканского кризиса с нашей стороны было проявлено старание по возможности сгладить натянутые отношения с Германией. Весной 1913 года Государь поехал в Берлин на свадьбу дочери императора Вильгельма {102}. Население германской столицы приняло его с сочувствием, убедившим самого Государя. Немцы поняли, по-видимому, что только благодаря миролюбию русского Государя балканский пожар не охватил всей Европы. Таково было впечатление всех, бывших в то время в Берлине. Царское посещение совпало с обострением болгаро-греческих отношений до междусоюзнической войны. По поводу довольно серьезного пограничного столкновения между болгарскими и греческими войсками оба монарха согласились одновременно послать предостерегающие телеграммы Фердинанду. Это было как бы демонстрацией их дружбы после зимы, проведенной в натянутом ожидании.