Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

– Если бюджет представляется более спешным и интересным делом для Ваших министров, чем Македония, то это их дело. Знайте только, что это никого не может ввести в заблуждение, а я предпочитаю всегда прямо говорить то, что я думаю, и больше к этому вопросу с Вами не вернусь, пока Вы сами не заговорите о нем.

Чапрашников неоднократно возвращался к тому же вопросу. Не могу сказать, чтобы я охотно и с верой в результат подобного обмена мнений вступал с ним в эти разговоры.

По приезде в Ниш я неоднократно писал и телеграфировал в Петроград о том, какими условиями мне представлялось необходимым обставить требование от Сербии уступок. Прежде всего, надо было стать на почву равноценных компенсаций. От сербов требовали уступки реальной и конкретной – Македонии, в точно определенных границах договора ее с Болгарией от 29 февраля 1912 года. Чтобы иметь некоторые шансы на успех, надо было противопоставить этой тяжелой жертве не менее определенное обещание точно обозначенных территорий. Сербские пожелания были определены в карте профессора Цвиича, который играл при сербском правительстве роль ученого эксперта, «закройщика» территорий. Он в свое время составлял границу сербо-болгарского размежевания, принятого в союзном договоре, он же и теперь составил карту притязаний Сербии на основании племенного принципа. Карта эта, без сомнения, была составлена с сильным запросом. В нее входило все побережье Адриатического моря вплоть до Триеста и большая часть Баната.

Не нам, конечно, было торговаться с Сербией. Всякое расширение ее на север за счет Австрии отвечало нашим интересам. Приходилось, однако, считаться с интересами Италии на Адриатике, ибо для союзников представлялось крайне важным вовлечь эту державу в войну. Карту Цвиича я послал в министерство, помнится, 9 января 1915 года. В январе же я убедил и моего французского и английского товарищей послать нашим правительствам торжественную телеграмму, в коей мы точно определяли объем компенсаций, которые желательно обещать Сербии.

Исходя из того же принципа равноценности компенсаций, мы полагали невозможным пытаться склонить Сербию к уступке Македонии до окончания войны. Она могла обещать отказаться от Македонии лишь в обмен и, одновременно, с получением своих компенсаций. При этом нужно было требовать от нее этой условной жертвы за выступление Болгарии на нашей стороне.

Французский и английский посланники, так же как и я, были убеждены в необходимости соблюсти все три указанные условия для предъявления Сербии требования об уступке Македонии Болгарии, а именно: 1) точное определение компенсации Сербии; 2) передача Македонии лишь после войны и когда Сербия получит обещанные территории и, наконец, 3) немедленное выступление Болгарии.

Наше Министерство иностранных дел, со своей стороны, поддерживало мои представления перед союзными правительствами, но со стороны последних, особенно англичан, оно не встретило достаточно решительной поддержки. Грей никак не хотел понять необходимость точно определить обещания Сербии и боялся связывать себя. Каждое предложение о совместном выступлении союзников в Нише, а также и в других балканских столицах, подвергалось медленному обсуждению между Кабинетами. Делались поправки не только по существу, но и по форме, пропускалось удобное время, заранее выветривалось самое содержание предлагавшегося совместного шага. Все эти переговоры делались достоянием заинтересованных сторон. В балканских столицах создавалось опасное впечатление слабости держав Согласия, недостаточной сговоренности между ними.

Также приблизительно велось дело и в Софии, и в Афинах, и в Бухаресте. Кроме неустановленности взглядов относительно оснований, коими надлежало руководиться в переговорах с каждым из балканских государству между союзниками не достигнуто было и общей системы в ведении этих переговоров. Мои коллеги и я неоднократно обращали внимание наших правительств на необходимость или сначала заручиться согласием Сербии на известные жертвы при известных условиях, или согласием Болгарии на выступление также при тех или иных условиях. Тогда, достигнув успеха в одном месте, можно было сильнее надавить в другом. Между тем представления в Нише и Софии делались одновременно, и содержание их, по местным условиям, тотчас становилось достоянием гласности. После первого шага никогда не следовало второго. Державы не решались нигде проявить настойчивости до конца.

Подробности всех этих переговоров со временем станут достоянием истории. Многие подробности их утратят общий интерес. Здесь я довольствуюсь их самой общей характеристикой. Мне хочется закрепить в памяти лишь общую картину моего пребывания в Сербии, вынесенных мною оттуда впечатлений от столкновения с событиями, людьми и той средой, в которой протекала моя жизнь и деятельность в эти исторические минуты.

С начала войны в Сербии образовался коалиционный Кабинет, в который вошли представители трех партий: старорадикальной, младо-радикальной и напрядняцкой. Политические партии в Сербии имели некоторое основание в прошлом. В программах партий проводились известные различия, но особенного значения эти различия не имели. В Сербии не было социальной борьбы, которой могло бы обусловиться классовое неравенство и борьба за классовые интересы. Народ селяков, с очень слабо развитой городской культурой, – сербы все были демократами.

Главное различие между партиями было в области внешней политики. После Берлинского конгресса Сербия оказалась в гораздо худшем положении, чем Болгария. Ее охватила с севера полукольцом австрийская граница. Вместе с тем у нее не было выхода к морю. Россия отдавала явное предпочтение Болгарии. Она не сумела или не захотела защитить жизненных сербских интересов и согласилась на военное занятие Австрией Боснии и Герцеговины. Под влиянием этих событий король Милан решил, что ему нечего ждать поддержки от России и лучше столковаться с Австрией. Он нашел сотрудников в проведении такого направления в лице напрядняков и либералов. Результатом австрийской ориентации было заключение Миланом военной конвенции с Австрией.

Направление это никогда не было популярно в Сербии. Непосредственная близость швабов, вечная угроза Белграду, который находился под обстрелом австрийских пушек, наконец, симпатии к зарубежным сербам, – все это создавало почву для неискоренимой вражды и недоверия. Сближение с Австрией могло быть делом рассудка, а не сердца. Наоборот, несмотря на серьезные поводы питать горечь против русской дипломатии, сербский селяк продолжал верить в Россию. Все ошибки нашего правительства относились на счет немецких влияний. Сама же Россия продолжала сохранять свое обаяние. Это ярко сказалось во время Сербо-болгарской войны 1885 года. Когда Сербия была разбита при Сливнице, Австрия остановила движение болгарских войск. В это время в Белграде австрийским посланником был граф Кевенгюллер. Он с горечью отмечает в своих воспоминаниях, что когда в Белград пришло известие об остановке болгарских войск, на улицах пели «Боже, царя храни».