Борис Флоря - Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Новое, еще более серьезное столкновение на этой почве произошло 1 октября, когда против ввода войск выступил патриарх; созвав большое собрание горожан и служилых людей [920] Как отмечено в материалах, подготовленных для переговоров 1615 г. под Смоленском, «о том приходили к Гермогену патриарху Одоевские, Долгорукие, Борятинские и Пушкины и иные многие дворяне» (РГАДА. Ф. 79, Кн. 30. Л. 183 об.). , он резко выступил на нем не только против ввода войск, но и против всей политики, приведшей к заключению августовского договора. Наиболее подробно высказывания патриарха переданы в письме Гридича. Патриарх призывал не верить обещаниям польско-литовской стороны, «так как народ литовский никогда не соблюдал слова, данного Москве, всегда был ее врагом». Конкретным примером этого являются действия гетмана. Он позволил «вору» уйти из-под Москвы и не предпринимает против него никаких действий. Русское войско высылают против Лжедмитрия II, а польское войско хочет тем временем войти в столицу. Патриарх призывал закрыться в городе и силой не допускать туда гетмана и его войско.

При низложении Шуйского, а затем при заключении августовского договора политические решения были приняты московскими «чинами» несмотря на противодействие патриарха, с мнением которого не посчитались и которого довольно грубо поставили на место. Однако за сравнительно недолгое время, прошедшее с момента подписания договора, в настроениях горожан и находившихся в Москве служилых людей стали происходить перемены, способствовавшие усилению позиции патриарха. Доводы патриарха, по-видимому, встретили такой отклик со стороны участников собрания, что он счел возможным потребовать от членов Боярской думы, чтобы они явились к нему, а когда те отказались, ссылаясь на то, что заняты «государским делом», патриарх заявил, что тогда он сам придет к ним со всеми участниками собрания. Бояре были вынуждены явиться и в течение двух часов опровергали доводы патриарха. На помощь боярам поспешил А. Госевский, сообщивший через кн. Василия Черкасского [921] Вероятно, имеется в виду стольник кн. Василий Петрович Ахамашуков-Черкасский. , кто будет командовать войском, посланным под Калугу, и обещавший, что это войско будет отправлено в ближайшие дни.

После этого настроения участников собрания изменились, и бояре воспользовались этим, чтобы снова в достаточно грубой форме поставить патриарха на место: «расходясь, то сказали патриарху, чтобы смотрел за порядком в церквях, а в земские дела не вдавался, так как перед тем никогда того не бывало, чтобы попы государскими делами распоряжались». Однако о единодушном одобрении действий бояр говорить не приходится, так как в сообщении Жолкевского указывается, что четырех человек бояре приказали посадить в тюрьму, а на следующий день Михаил Глеб. Салтыков, кн. Голицын (Иван или Андрей Вас.), Федор Ив. Шереметев и дьяк Иван Тарасьевич Грамотин специально объезжали «бунтовщиков», «громя» их и «напоминая» [922] Как отмечено в материалах для переговоров под Смоленском в 1615 г., при этом «многих дворян честных людей и детей боярских били и бесчестили, за приставов давали и в тюрмы посылали» (РГАДА. Ф. 79. Кн. 30. Л. 128–128 об.). . В этих четырех лицах и следует, вероятно, видеть тех неназванных членов «синклита», которые, по свидетельству «Нового летописца», особенно активно добивались введения в Москву польского гарнизона.

Все это показывает, что, несмотря на принятие московскими «чинами» важного решения об избрании польского принца на русский трон, у них в полной мере сохранялось осторожное, подозрительное отношение к стоявшим под Москвой «литовским людям». Ничего удивительного в этом нет, так как само это решение и принималось для того, чтобы польско-литовские войска ушли с русской территории. Лишь надежды на то, что с помощью этих войск удастся избавиться от «вора», заставляла московские «чины» мириться с присутствием королевской армии под Москвой. При появлении осложнений эта настороженность сразу же проявилась. Правда, боярам удалось овладеть ситуацией, но их успех был непрочным, тем более что обещание выслать польско-литовские войска под Калугу так и не было, как увидим далее, выполнено.

В своем труде о Смуте С. Ф. Платонов подчеркивал негативные последствия решения Боярской думы. В результате, по его мнению, «не бояре стали владеть делами в Москве, а то войско, из которого они думали создать себе опору и орудие» [923] Платонов С. Ф . Очерки… С. 464. . Действительно, со вступлением польского войска в Москву его роль, его возможность влиять на события, происходившие в русской столице, значительно возросли. Тем более что одновременно С. Жолкевский добился у Боярской думы назначения А. Госевского начальником Стрелецкого приказа [924] Żółkiewski S. Początek… S. 166–167. . Так, лучшие пехотные части русской армии — полки московских стрельцов — оказались в прямом подчинении у иноземного начальника. С. Ф. Платонов был прав, утверждая, что польско-литовская армия в Москве «служила, конечно, не московским боярам, а своей родине и собственным интересам» [925] Платонов С. Ф . Очерки… С. 465. . Роль, которую могло сыграть войско, зависела от того, в чем заключались его «собственные интересы». В сентябре-октябре 1610 г. во главе армии стоял гетман С. Жолкевский, стремившийся возвести польского принца на русский трон, сотрудничая с русским обществом, а войско, как увидим далее, поддерживало в этом гетмана.

Как отмечалось выше, решение об избрании Владислава было принято Боярской думой, населением Москвы и находившимися в столице дворянскими отрядами, и последующие месяцы должны были показать, как отнесутся к этому решению другие города, подчинявшиеся московскому правительству.

Сразу после принятия решения об избрании Владислава началась рассылка по городам грамот с сообщением о принятом решении, к грамотам прилагался текст августовского договора и текст присяги новому государю [926] См. грамоты в Пермь от 19 августа (ААЭ. Т. 2. № 164), в Казань от 30 августа (Там же. № 165). .

В октябре С. Жолкевский уже мог сообщить Сигизмунду III о первых результатах этой деятельности. К этому времени принесли присягу многие города Замосковного края — Владимир, Кострома, Ярославль, Переславль, Ростов, Суздаль, Углич, Кашин, на севере — Вологда, Белоозеро, Тотьма, на Оке — Касимов, Коломна, Нижний Новгород. Из Казани и Астрахани ответа еще не было [927] Diariusz drogi… S. 191. 19 ноября 1611 г. в Казани разъезд поместных земель производился «по государеву, цареву и великого князя Владислава Жигимонтовича всеа Русии указу»: Центральная Научная библиотека Академии Наук Литвы. Ф. 16. № 17. Л. 1. . Особое внимание московское правительство уделяло признанию нового государя на северо-западе, где значительная часть территории продолжала считать своим государем Лжедмитрия II [928] Как отмечалось в дневнике похода Я. П. Сапеги, еще 25 августа н. ст. он принимал в своем лагере под Москвой гонцов из Великих Лук, Пскова и Ивангорода (Moskwa w rękach… S. 335). . Как уже отмечалось выше, в сентябре 1610 г. туда был направлен целый военный корпус во главе с И. М. Салтыковым и Г. Валуевым. Из отписок И. М. Салтыкова Сигизмунду III можно узнать, как происходило признание новой власти в этом регионе. Дело оказалось нелегким. Когда И. М. Салтыков в конце сентября подошел к Новгороду, митрополит и духовенство выразили готовность «поминать» на богослужениях Владислава, но новгородский посад отказался присягать ему до того, как вернутся посланные в Москву челобитчики и «список с утверженные записи привезут». Лишь после возвращения челобитчиков они выразили готовность принести присягу и впустить И. М. Салтыкова в Новгород. Однако по требованию новгородских горожан он должен был целовать крест, что он войдет в Новгород лишь «с ратными с рускими людьми, а литовских никаких людей в город не пустить» [929] Сб. РИО. T. 142. С. 115–117. . Таким образом, отношение к «литовским людям» нисколько не улучшилось после подписания августовского договора. От этого соглашения новгородцы, как и московские «чины», ожидали как можно более быстрого вывода польско-литовских войск с русской территории.