Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Бэкингэмшир обратил внимание на соперничество Панина с Бестужевым. Все иностранные министры пребывают в недоумении, поскольку не знают, кого считать «истинным министром» в России. «После императрицы Панин первым просматривает иностранную корреспонденцию, которая от него переходит к Бестужеву, – сообщал посол в Лондон, – они противоречат один другому и всем остальным; каждый из них имеет достаточно влияния, чтобы удержать Ее Императорское Величество в нерешительности, но никто из них не может убедить ее принять то или другое решение». Сам посол считал Панина «благородным и честным» человеком и высказывал сожаление по поводу его возможной отставки. По-видимому, личность Панина и его поведение настолько импонировали британскому послу, что даже тот факт, что французы, якобы, «склонили» его на сторону своих интересов, не изменил благоприятного суждения об этом вельможе 906 906 Там же. С. 90, 91. .

В своих мемуарах дипломат касался проекта Панина о Северной системе. Эта система была направлена на то, чтобы «уравновесить грозный союз» Австрийского дома с домом Бурбонов путем объединения Англии, России, Голландии, Пруссии, Швеции и Дании. Поэтому Панин вынужден был проявлять «величайшую неприязнь» к французам и австрийцам, которые, на его взгляд, стремятся отстранить его от власти.

Примечательно, что Бэкингэмшир обращал внимание на особые отношения Панина с княгиней Екатериной Дашковой. Он считал, что она «владеет его сердцем, то ли будучи его ребенком, то ли как любовница, люди дурные утверждают, что и то и другое». И далее посол разъяснял причины зарождения подобных слухов при дворе. Панин говорит о Екатерине Дашковой «с восхищением», «он проводит с ней почти каждую свободную минуту, сообщает ей самые важные секреты с безграничным доверием, которое министр вряд ли может оказывать частному лицу. Императрица, зная об этом обстоятельстве, – продолжал дипломат, – справедливо тревожится, что такие сведения получает персона, склонная к бесконечным интригам, обуреваемая ненасытными амбициями, та, которая из закадычного друга стала закоренелым врагом; поэтому императрица добилась от него обещания, что он не будет говорить о государственных делах» 907 907 Секретные мемуары. С. 115–116. . Панин дал слово.

Бэкингэмшир склонен был поверить в то, что княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урожденная Воронцова, являлась дочерью Панина, поскольку «в ранние годы» у него была связь с ее матерью. На смертном одре эта дама заверила Панина, что Екатерина, присутствовавшая при их разговоре, его дочь. «Поскольку он всегда искренне говорит о ней с нежностью и не пытается скрывать, сколько времени проводит с ней наедине, те, кто лучше всего его знают, утверждают, что в высшей степени возможно, что им движет не любовная интрига … его привязанность носит исключительно отцовский характер, а их общение невинно», – заключал посол 908 908 Там же. С. 116. .

Следует отметить, что современные историки придерживаются официальной версии, согласно которой отцом Екатерины Дашковой являлся Роман Илларионович Воронцов 909 909 Основные вехи жизненного пути княгини Екатерины Романовны Дашковой // Екатерина II и княгиня Дашкова: Взгляд из XXI века. М., 2018. С. 370. .

Подробную характеристику графу Панину дал Кэткарт. «Панин во многих отношениях составляет исключение из всего виденного мной в его отечестве, – сообщал посол госсекретарю, – по характеру и обращению он более похож на немца. Это различие следует приписать отчасти характеру, отчасти, правилам поведения и политики, усвоенными им в молодости, подтвержденным опытом … Это один из самых любезных людей, которых мне когда-либо случалось знать, и почти не имеющий недостатков». Вероятно, полагал посол, что, беззаветно доверяя Панину, императрица сделала его наставником наследника престола. Великий князь «вполне поручен руководству Панина, который спит в одной комнате с ним и никогда не позволяет ему выходить без себя», отмечал Кэткарт и продолжал: «Отец и сын не могут питать друг к другу более сильной и нежной привязанности, чем та, которая существует между главным наставником и его воспитанником» 910 910 Дипломатическая переписка. С. 429–432. .

Кэткарт не раз заверял свое руководство в «правдивости, искренности, твердости и благонамеренности» Панина, в руках которого, по его мнению, сосредоточилась вся власть. В то же время посол признавал, что этот человек «самый сдержанный … и непроницаемый», какого ему только доводилось видеть.

Поначалу дипломату казалось, что положение Панина при дворе незыблемо. «Влияние Панина совершенно утвердилось, – свидетельствовал он в мае 1769 г. – Это единственный известный мне человек, способный исполнять возложенную на него должность с надеждой на успех» 911 911 Там же. С. 457. . Но уже через несколько месяцев ситуация изменилась, влияние Панина на императрицу ослабело, на что обратил внимание и дипломат. «Граф Панин, – писал он, – от природы ленив, а в настоящую минуту раздражен и показывает вид, будто относится ко всему равнодушно … это обстоятельство совпадает с его … отчаянием вследствие невозможности вернуть прошлое». Все это производит «полный застой в делах». В прежние времена, по словам Кэткарта, Панин «в высочайшей степени обладал доверием императрицы», но это доверие постепенно ослабевало, «вследствие недостатка деятельности с его стороны». Посол предполагал, что министр не пользуется больше уважением 912 912 СИРИО. Т. XIX. С. 163–164. . Впрочем, Панин так и не был отправлен в отставку, как предполагал дипломат. Его разногласия с императрицей носили временный характер. Более того, императрица отблагодарила своего министра за верную службу и в октябре 1770 г. пожаловала ему орден св. Георгия первой степени и 2500 душ крестьян 913 913 Там же. С. 124. .

Некоторые детали личной жизни Панина нашли отражение в депешах послов Макартни и Ширли. Так Макартни чрезвычайно заинтересовала новость о сердечной привязанности Панина – даме «необычайной красоты и живого ума, развитого путешествиями и украшенного всеми совершенствами образования». «Я не предполагал, – замечал посол, – что эта страсть Панина повлечет за собой серьезные последствия и думал, что … она будет непродолжительна, а потому до сих пор и не считал нужным говорить о том.. но теперь страсть эта достигла таких размеров, что я не могу долее обходить ее молчанием, тем более, что как сама дама, так и друзья ее употребляют самые хитрые уловки для того, чтобы не дать остыть этому чувству» 914 914 Дипломатическая переписка. С. 256–257. .

Казалось бы, какое дело послу иностранной державы до сердечных дел высокопоставленного российского сановника? Оказывается, что от этого происходили «все дела в застое», а сам Панин начинал «терять уважение общества», не желавшего простить человеку его лет, положения и опыта «нескрываемую юношескую страсть». Враги Панина не преминули воспользоваться этим случаем для того, чтобы «выставить на вид неприличие и дурной пример такой слабости в министре Ее Величества и воспитателя наследника престола», констатировал Макартни 915 915 Там же. С. 257–258. . Как видно, любовная привязанность сановника действительно могла серьезно повлиять не только на его собственное положение в великосветском обществе, но и на внутреннюю политику государства, интересы которого он обязан был денно и нощно защищать.