Игорь Сенченко - Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира

Амулет в форме открытой ладони с пятью пальцами (хамса) – широко распространенный в Йемене и в других странах Аравии амулет от сглаза. Предание гласит, что обычай защищать себя хамсой от сглаза пришел в Аравию из далекого Карфагена, где осели и заложили царство цветущее потомки финикийцев, выходцев из Тира, оставивших в седом прошлом «Остров арабов» и «ушедших по морю за горизонт». У великих финикийцев хамса символизировала собой ладонь-щит богини Тиннит (Танит), небесной покровительницы Карфагена.

В исламской культуре хамсу именуют «Рукой Фатимы» (дочери Пророка Мухаммада). И такой амулет у йеменок – это не только оберег от сглаза и недобрых в отношении владелицы амулета поступков, но и символ женского достоинства и терпения. Рассказывают, что однажды, когда Фатима готовила еду, в шатер вошел ее муж, ‘Али, с новой женой. Для Фатимы это было настолько неожиданным, что она уронила деревянную ложку в котел с едой. Но, не показывая, что расстроена, и что сердце ее ранено, Фатима продолжала помешивать еду в котле рукой, не обращая внимания на терзавшую ее боль, физическую и моральную.

Особое отношение у йеменца и сегодня к лошади. В былые времена прелестную женщину житель Йеменской Тихамы зачастую сравнивал с кобылицей масти кухайли (ее еще называли кухайлан; она считалась лучшей среди лошадей чистой арабской породы). Если рождался жеребенок от лошади со знатной родословной, то кочевник непременно устраивал дийафу , то есть застолье для членов своего клана и соседей, чтобы стали они «очевидцами дарованного ему счастья», и могли засвидетельствовать, когда потребуется, родословную чистокровного жеребенка. О роли и месте лошади в повседневной жизни кочевника-йеменца в прошлом говорит то, что в «культуре почитания», существовавшей в племенах Йемена с незапамятных времен, на первом месте стоял отец, на втором – гость, на третьем – лошадь. Об особом отношении бедуина к лошади в старину можно судить и потому, что на породистую лошадь с богатой родословной кочевник готов был променять свое стадо коз, овец и верблюдов, с шатром и даже оружием в придачу.

Лошадь именитой арабской породы (таковыми считаются кухайлан, сиглави, абайан, хамдани и хабдан) приобрел в свое время для коннозаводчиков Советской России Карим Хакимов, легенда советской дипломатии в Аравии, когда он работал в Йемене. Вместе с родословной отправил ее пароходом в Одессу. В сопроводительной записке в тамошнее агентство НКИД особо отметил, что к пересылаемому им «ценному жеребцу по имени ‘Азиз» прилагается родословная на арабском языке, «с именами предков до 36 колена». Жеребец ‘Азиз, сообщал К. Хакимов, лошадь в Йемене и Неджде – известная: «происходит от матки Кухайлат ал-‘аджуз ал-а’авад-жийа». Родина коня – земли на востоке Йемена (10).

Согласно одному из преданий, бытующих в племенах Йемена, первую лошадь арабам Йемена подарил царь Соломон – во время посещения Иерусалима представителями знатных йеменских племен. Прибыли они в «град городов» для передачи поздравлений «царю царей» (Соломону) по случаю его договора о дружбе и торговле с царицей Билкис, владычицей царства Сабейского. Готовясь к возвращению на родину, гости поинтересовались у «мудрейшего из мужей», смог бы он, оказавшись на их месте, налегке, без достаточных запасов воды и продовольствия, достичь по суше царства «мудрейшей из женщин». Ответом царя Соломона был подарок неведомого йеменцам до тех пор животного – великолепного скакуна, на котором царь рекомендовал им охотиться в пути на газелей. Поскольку совет этот дал йеменцам сам мудрый Соломон, то они решили к нему прислушаться. И лошадь, действительно, помогла им справиться с трудностями пути. Она-то, якобы, и стала прародительницей знаменитых чистокровных йеменских скакунов, широко разошедшихся со временем по землям Аравии вместе с мигрировавшими из Йемена племенами.

Знаменитый исследователь Аравии Карстен Нибур, оставивший в своем «Описание Аравии» яркие воспоминания о Йемене 1765 г., упоминает о городе Дамаре, где, как он пишет, разводили тогда самых лучших йеменских лошадей чистой арабской породы.

В прошлом на соседние племена, как повествуют своды аравийской старины, часто нападали с одной единственной целью, – чтобы захватить лошадей чистой арабской породы. Самой желанной военной добычей в землях Аравии были тогда верблюдицы и кобылицы. В глазах бедуинов эти животные имели такую ценность, что племя, шедшее на противника, воздерживалось от сшибки с ним, если он, согласно обычаю предков, отдавал их добровольно.

По существовавшей традиции, хвосты погибавших в боях лошадей, которых йеменцы и другие арабы Аравии величали «друзьями, потерянными в сражениях», непременно в старину отрубали и приторачивали к седлам – в память об их верности и преданности человеку.

Песчаную пустыню кочевники-йеменцы сравнивали в прошлом с морем, оазисы – с островами в нем, а верблюда – с судном в море песка. Как острова в водах морей и океанов не доступны для человека без корабля, говорили они, повторяя изречение знаменитого арабского историка Ибн Халдуна (1332–1406), так и оазисы в пустыне – вне его досягаемости без верблюда. Верблюд – это «корабль пустыни», не терпящий крушений в «океане песка». Дромадер – это «грузовой экспресс» Аравии, и самое быстрое и надежное средство для доставки почты. Так отзывались об этом животном известные путешественники-исследователи «Острова арабов». Аравия – это «мать верблюдов», сказывали многие из них. Нелестные слова и насмешки по адресу его верблюда, рассказывает российский востоковед-арабист М. Машанов, бедуин воспринимал как обращенные к нему лично, и мстил за это.

Истинный бедуин, отмечали в информационно-справочных материалах дипломаты Российской империи, – это не пастух-скотовод, а кочевник-верблюдовод. Бедуины – это «аристократы пустыни», «люди верблюдов». Долгое время верблюд являлся своего рода «твердой общеаравийской валютой». На любом рынке на него можно было обменять все необходимые для повседневной жизни товары.

В Древнем Хадрамауте существовал обычай погребения верблюда вместе с его умершим хозяином. Своды аравийской старины повествуют, что, воздавая почести воину, павшему на поле боя, или ушедшему из жизни человеку, гостеприимному и щедрому, их верховым верблюдицам в знак скорби по этим людям обрезали уши. Животное, подвергавшееся ритуалу «выражения печали», получало полную свободу: могло беспрепятственно бродить повсюду, где и когда захочет. «Покушаться» на такое животное, то есть питаться его молоком или использовать в каких-либо других целях, считалось поступком недостойным.