Юлиан Шульмейстер - Расплата

— Врет, гражданин следователь! Врет! — кричит Дриночкин, кричит от отчаяния, от страха перед приговором и страха перед Мисюрой. — Нахально врет! Он сам стрелял в евреев. Ему это просто: известный убийца. Меня впутывает, чтобы себя оправдать. Из-за него я стал вахманом.

— Ты, Дриночкин, ругай не меня, а родителей, — нравоучительно замечает Мисюра. — Это же они изготовили такой гвоздь, который можно забить в любую стену.

Харитоненко с интересом разглядывает Мисюру. Хитер, умен, точен в оценках и формулировках бывший обер-вахман. На каждом допросе раскрывает себя, дорисовывает новым штрихом. Не было случая, чтобы утратил контроль над собой, точно следует избранной линии поведения. Какой же будет линия поведения Дриночкина?

— Так стреляли вы вместе с Мисюрой в узников гетто Ленчны?

— Стрелял только в воздух, — Дриночкин избегает смотреть на Мисюру.

Отвечая на очередные вопросы, Мисюра рассказывает, как в Яновском лагере вместе с Дриночкиным конвоировали узников на расстрел, заставляли раздеваться, гнали к могилам.

— Неправда! Все это неправда! — у Дриночкина омертвели глаза, посинели и сузились губы. Словно отбивается от покойников, выходящих из огромных могил Долины смерти. Истлевшие призраки идут и идут, и нет им конца. Своим криком отгоняет наваждение: — Не убивал! Не убивал! Только стоял на вышке и водил на работы.

Ясно: Дриночкин — не Прикидько, долго не удержится на ложных показаниях, совершенные преступления пересилят его. Пусть остается наедине с ними. Нечистая совесть и извечная привычка к угодничеству определят его поведение даже перед неизбежной расплатой.

— На этом очную ставку заканчиваю, — объявляет Харитоненко. — Советую, Дриночкин, продумать свое прошлое. Еще будет не одна очная ставка. Неужели ударник труда предстанет перед судом как нераскаявшийся фашистский убийца?

Ударник труда! Харитоненко с недоумением возвращается к послевоенной анкете Дриночкина. Не только ударник, а и председатель цехкома, рационализатор, инспектор по технике безопасности, дружинник. Как это совмещается с прошлым — с предательством и вахманской службой? Пришло время поинтересоваться жизненными путями-перепутьями Дриночкина.

Село Выползово под Старой Руссой очаровало Харитоненко своей самобытностью. Кругом леса и болота, а добротные избы красуются окнами с деревянными кружевами. Лютует зима, а в банях парни хлещутся связками березовых веток, плещут водой на раскаленные камни. Разгоряченные, красные, с налипшими на бедрах листками выскакивают парни из бани, валятся в снег, снова несутся в баню. Намоются, наиграются и гуляют с гармонистом по улице. А навстречу девчата: искрятся глаза, щеки играют огнем, красиво повязаны цветастые шали, полушубки с опушками, вышивками. Дразнят девчата парней, распевают частушки.

Как же в такой первозданности мог вырасти чуждый ей Алексей Дриночкин?

Харитоненко разыскал старожилов, подолгу беседовал с ними на завалинках, и раскрыли старики всю подноготную бедняцкой, безлошадной семьи Дриночкиных. С колхозом могло прийти в семью счастье, да не пришло, а все из-за Афанасия Никитича: характер у пего — хуже нельзя. Жена-доярка хорошо зарабатывала; Афанасий Никитич на работе и за холодную воду не брался, а дома знай-шумит, кричит, дает волю кулакам. Напьется — ко всем придирается, жену таскает за косу, детей бьет смертным боем. Утром опохмелится — и на работу, к вечеру — опять все сначала. Старшие сыновья Федор и Петр от такой житухи рано сбежали из дома, уехали в Псков, определились па учебу в ФЗУ. Жене Евдокии Андреевне и младшему сыну Алеше пришлось совсем худо. Евдокия Андреевна встает чуть свет и бежит на ферму; подоит — мчится домой; вытопит печь, сготовит еду, постирает — и снова на ферму — такой круговорот целый день. Намается, к вечеру еле на ногах стоит, спину ломит, руки болят, одна мечта — завалиться в постель. Не успеют с Алексеем поесть — является пьяный хозяин и начинает куражиться: то еда не по вкусу, то холодная, то жена не уважает, то его душу никто не понимает. Когда сильно пьян, кричит, что убьет жену и сына, что в тюрьме лучше, чем дома. И гоняется с палкой, ножом, топором.

С малолетства страх вошел в Алексея — боялся не только отца, боялся парней, чужого громкого слова. Не умея постоять за себя, сторонился всяких стычек, хитрил, изворачивался, все его пугало. С трусостью росла настороженность к людям, умение подлаживаться. А учеба в школе шла плохо, за пять лет еле закончил четыре класса. Работа в колхозе обернулась мучением: отец заставляет работать за себя, дочиста обирает. В конце концов Алексей, как и братья, сбежал из села.

Как жил Дриночкин в Москве? Из села Выползово Харитоненко поехал в столицу, разыскал заводских ветеранов. Константин Трофимов, когда-то живший с Дриночкиным в одной комнате заводского общежития, рассказал, как знакомил сельского парня с Москвой. Разгуливают, бывало, по переулкам деревянного Замоскворечья — Дриночкин чувствует себя как рыба в воде: «Подумаешь, Москва! Ничего особенного, большое село». Заберутся поближе к центру — не может наглядеться на несущиеся по рельсам трамваи. Заходят в магазины — Дриночкин словно в сказочном царстве, стоит с раскрытым ртом: «Эх, были бы деньги, купил бы весь магазин».

А на заводе люди привычные, работа несложная. Полгода проработал помощником слесаря, назначили слесарем. Старается, способным оказался к работе, деньги получает неплохие. Заходя в магазины, рублем не швыряется, все же перепробовал много вкуснятины. Покупал понемножку, ел, когда в комнате никого не было или прямо на улице. Копил деньги, мечтал справить костюм с галстуком, полупальто, бурки, обшитые коричневой кожей. А там, может, размахнется и на гармонь.

Так начинали заводскую жизнь многие деревенские парни, однако у большинства дух индивидуализма и стяжательства постепенно выветривался. У Дриночкина не выветрился. Почему? По мнению заводских ветеранов, Алексей, на свою беду, попал под влияние старого мастера Ивана Ивановича.

Заприметив Дриночкина, мастер стал давать ему работу получше, повыгодней. В день получки, небывалой для Алексея, Иван Иванович пригласил в буфет. За столиками народу полным-полно, на столиках теснятся пивные кружки, в сизом табачном дыму — громкие голоса. Взяли пиво, выпили, у Алексея с непривычки голова закружилась. Как быть с мастером? Дело ясное: надо подмазать, иначе для чего бы позвал в буфет! Жаль денег, однако, если рассудить здраво, рубль дашь — три получишь.

— Вы, Иван Иванович, мне заместо родного отца, за вашу заботу хочу хоть как-то отблагодарить. Не обижайтесь, мы люди простые, деревенские — что думаем, то и ляпаем.