Филипп Гуревич - Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

— Мы называем это икинамучо — когда, желая что-то сделать, человек обманывает и кривит душой. Например, вы приходите убить меня, — он схватил себя руками за горло, — и добиваетесь успеха, но потом плачете. Это и есть икинамучо .

Моему гостю нравилось слово mesquin . Он повторял его не один раз. Я заметил вслух, что он, похоже, не слишком высокого мнения о своем народе. «Я стараюсь рассказать вам о нем без вранья», — был его ответ.

Вскоре после нашей встречи я узнал, что он уехал из Руанды, чтобы присоединиться к лидерам «Власти хуту» в эмиграции. Я также узнал, что слово икинамучо означает «театр».

В последний год учебы в медицинской школе, в начале 1980‑х, преподавателем педиатрии у Одетты Ньирамилимо был врач по имени Теодор Синдикубвабо.

— Я была беременна, на последних месяцах, когда сдавала ему экзамен, и он видел, что я страдаю, — вспоминала Одетта. — Он отвел меня в свой кабинет, напоил «фантой», а потом отвез домой. Это были очень человеческие качества, искренние отеческие реакции. Но он был лживым человеком. Во время Первой республики, при президенте Кайибанде, он был министром здравоохранения. Когда он увидел, что Хабьяримана берет власть и сажает в тюрьмы всех министров, он отправился прямо в центральную больницу Кигали, взял стетоскоп и начал заниматься педиатрией. Ему нравилось быть важной персоной. Он родом с юга, у него был большой дом в Бутаре. Бутаре была провинцией, оппозиционной «Власти хуту», а он был человеком «Власти» в НРДР — и очень полезным. У него был менталитет хамелеона. Но я никогда не думала, что он может быть убийцей.

Через три дня после убийства Хабьяриманы кризисный комитет полковника Багасоры назначил Синдикубвабо на пост временного президента. В ту пору Бутаре была единственной провинцией с губернатором-тутси, и тогда как другие гражданские и политические лидеры вели своих избирателей на массовые убийства, этот губернатор, Жан-Батист Хабьялимана, призывал к сдержанности. В первые 12 дней резни Бутаре была чуть ли не тихой заводью, и тутси, бежавшие от вездесущих убийц, отовсюду стекались в этот регион. Затем, 19 апреля 1994 г., Теодор Синдикубвабо посетил Бутаре. Он уволил губернатора (тот впоследствии был убит) и устроил митинг, где произнес речь с призывом к оружию, которая транслировалась на всю страну. На следующий день после выступления Синдикубвабо солдаты президентской гвардии рекой хлынули в Бутаре, автобусы и грузовики привезли ополченцев и оружие, и началась бойня. В БУТАРЕ НАЧАЛИСЬ ОДНИ ИЗ САМЫХ ОБШИРНЫХ КРОВАВЫХ ПОБОИЩ ГЕНОЦИДА: ВСЕГО ЗА ДВЕ-ТРИ НЕДЕЛИ ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ 20 ТЫСЯЧ ТУТСИ БЫЛИ УБИТЫ В ПРИХОДЕ СИАХИНДА И ЕЩЕ КАК МИНИМУМ 32 ТЫСЯЧИ — В ПРИХОДЕ КАРАМА.

Старая вилла Синдикубвабо была разрушена, превратившись в груду камня к тому времени, как я побывал там, но у него была прекрасная новая вилла в эксклюзивном анклаве в заирском городе Букаву, где он жил как президент правительства в изгнании. Это поместье располагалось сразу за особняком губернатора в Букаву, из него открывался захватывающий вид на холмы Руанды через южную оконечность озера Киву. Два черных «Мерседеса» — седана, принадлежащие правительству Руанды, стояли на подъездной дорожке, когда я в один из дней конца мая 1995 г. подъехал к вилле, и несколько молодых руандийцев слонялись возле ворот. Любезный мужчина в красной спортивной рубашке приветствовал меня и представился как шеф протокола Синдикубвабо. Он сказал, что прессе здесь всегда рады, потому что Руанду абсолютно неверно понимают в мире; да, эта страна пострадала от геноцида, но он совершался руками РПФ, а хуту были жертвами.

— Посмотрите на нас, изгнанников, — сказал он и добавил: — В эту минуту, когда мы с вами беседуем, Поль Кагаме систематически истребляет всех хуту в Руанде.

Потом он по собственной инициативе заявил, что Синдикубвабо — невинный человек, и спросил, верю ли я в презумпцию невиновности. Я ответил, что мне лично неизвестно, чтобы Синдикубвабо был обвинен в каких-либо преступлениях в каких-либо судах, и мой собеседник поведал мне, что все руандийские беженцы ждут решения международного трибунала.

— Но кто они, эти судьи в трибунале? — вопросил он. — Кто оказывает на них влияние? Кому они служат? Заинтересованы они в истине — или лишь уклоняются от реальности?

Шеф протокола попросил меня немного подождать, и через некоторое время его место занял Андре Нкурунзиза, пресс-атташе Синдикубвабо. Нкурунзиза был не так импозантен — сломанные зубы, древний пиджак, — и разговаривал он обиженным, плаксивым тоном.

— Это правительство оскорблено заговором СМИ, которые заклеймили его как правительство геноцида, — сказал он. — Но эти люди никого не убивали. Мы слышали, их называют теми, кто все это планировал, но это только слухи, посеянные Кигали. Даже вы — когда вы поедете в Кигали, они могут дать вам денег, чтобы вы писали то, что хотят видеть они. — Он протянул руку, чтобы успокаивающим жестом коснуться моего плеча. — Я не говорю, что они действительно вам заплатили. Это просто пример.

Нкурунзиза рассказал мне, как в 1991 г. побывал в Вашингтоне.

— Они вообще не знали, что в Руанде была какая-то война, — сказал он. — Они не знали о Руанде. Я сказал: «Это маленькая страна рядом с Заиром». Они спросили: «А Заир — это где?» Так как же они могут говорить, будто знают, что случилось в моей стране в прошлом году?

Мы стояли на земле Заира, глядя на Руанду. Я спросил:

— А что случилось в прошлом году?

— Это долгая война, — ответил Нкурунзиза. — И будет еще одна война. Вот что мы здесь думаем. Будет еще одна война.

Под конец меня повели внутрь, к Синдикубвабо, которому было в то время около 65 лет — уже старик по руандийским стандартам. Он сидел в низком кресле в своей скромно обставленной гостиной. Говорили, что он болен, и с виду похоже было, что это так и есть: изможденный, с блеклыми глазами, затянутыми пленками катаракты, с поразительно костлявым, асимметричным лицом, пересеченным широким шрамом — результатом мотоциклетной аварии в юности, — который вздергивал его губы в косой усмешке. Он сказал мне, что, придерживаясь Арушских соглашений, он приветствовал бы «честный и откровенный диалог об управлении Руандой» с РПФ. Когда я спросил, с чего вдруг кому-то вести переговоры с человеком, который, как полагают, подстрекал людей к массовым убийствам в Бутаре, Синдикубвабо стал смеяться — сухим, скрипучим смешком, который длился, пока у него хватило дыхания.

— Не пришло еще время говорить, кто виновен, а кто невиновен, — сказал он. — Пусть РПФ выдвигает обвинения против кого угодно, пусть формулирует эти обвинения как угодно — перебирает, сшивает вместе, делает монтаж из улик. Это легко. Вы журналист — разве вы не знаете, как это делается? — Мышцы его лица вокруг шрама начали подергиваться. — Это становится чем-то вроде театральной пьесы ( une comédie , сказал он), которую они ставят сейчас в Кигали, но с ней разберутся до трибунала. Я родом из Бутаре, и я знаю, что я говорил в Бутаре, и люди в Бутаре тоже знают, что я сказал.