Александр Сидоров - На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях

Но не слишком ли далеко мы отклонились от темы очерка — хулиганской баллады о Кольке Аржаке? Новый взгляд на «Песню про купца Калашникова» любопытен — однако какое отношение он имеет к уличной балладе 20-х годов? Да самое прямое. И я попытаюсь это доказать.

Не случайно мы начали с исторического сказания о Кострюке и «братцах-калашничках». Разве сочинители этого повествования не понимали, что подвиги победителей выглядят не очень достойно? Понимали. Но даже в первых вариантах песни, написанных «по горячим следам» (наверняка поводом послужил реальный случай), бояны поддерживают своих героев, равно как авторы былины о Ваське Буслаеве любуются его чудовищными пьяными непотребствами. И каковы же аргументы защиты? А очень простые: наши русские ребята «уделали бусурмана»!

То есть главное — достичь цели и унизить супостата. А как — не столь принципиально. В сборнике Кирши Данилова мораль сформулирована ещё более отчётливо. Правда, в этом варианте (начало XIX века) оба брата побеждают «борца черкасского» чисто и честно. Однако версия поздняя, петровских времён: братья «одеты в платье саксонское», да ещё и гладко выбриты. Зато резюме откровенно до предела. Когда Марья Темрюковна возмущается мародёрством одного из победителей — «детина деревенской — почто он платья снимает?», царь Иван Васильевич ответствует «с чувством, с толком, с расстановкой»:

Вот типичная психология гопника-хулигана. Главное — что «русак тешится»! Не столь важно — русак, татарин или чеченец. Психология хулигана наднациональна. Куда важнее маркировка «свой — чужой» по любому принципу. Определил чужака — и делай с ним, что хочешь, тешься, как пожелаешь. Он виноват уж тем, что не свой. А если к тому же ещё и выпендривается — сам Бог велел его порвать. Как нынче говорят — «по-любому». Не задумываясь о каких-то там правилах честного поединка. Если чужак объективно сильнее, можно наплевать на любые правила. Даже нужно.

И песня о Кострюке-Мастрюке, и песня о купце Калашникове — обе они отразили принципы русского хулиганского понятия о «честном поединке»: неважно, что нечестно, важно победить! Но разве не то же самое делают и васинские парни с Аржаком? Разве не так же рассуждали русские кулачные бойцы, вооружаясь ножами, кистенями, свинчаткой? Хрен с ним, что подло — ведь не ради себя, ради «обчества», чтобы наши деревенские стеношники круче всех оказались!

В песне о Кострюке мысль эта грубовата. В «Песне о купце Калашникове» выражена с психологическими нюансами. Но смысл — тот же. С этой точки зрения «Аржака» можно рассматривать как хулиганскую адаптацию лермонтовской поэмы. Аржак (Кирибеевич) гуляет с петровскими (ольховскими, васинскими и проч.) девчатами (купеческая жена Алёна Дмитриевна). Парни этого района (Калашников) возмущены и хотят расправиться с наглецом. Аржак призывает их биться честно. Но хулиганы знают, что в таком бою Аржак мастер — может и «оборотку дать». И они пускают в ход ножи, убивая врага.

«Окоротить чужого» — вот что объединяет все три произведения: песню про Кострюка, песню про купца Калашникова, песню про Кольку Аржака. Возможно, не случайно привычный русскому слуху Чеснок превратился в странного Аржака, звучащего явно «не по-нашему». Не зря и у Лермонтова опричник выступает под «бусурманским» именем Кирибеевич — пусть он даже крещён и находится на царёвой воинской службе. (Любопытно, что Лермонтов «моделирует» псевдотюркское отчество: на самом деле имени Кирибей попросту не существовало.) Как не вспомнить Дантеса:

Смеялся? Презирал? Получи, фашист, гранату!

Печально то, что этот принцип — оправдание любого позорного поступка «своего человека» объективными обстоятельствами и благой целью — до сих пор торжествует в умах многих «русских людей». В полемике вокруг «Песни про купца Калашникова» многие мне возражали: но ведь Степан Парамонович мстил за поруганную честь семьи! Как можно его сравнивать с гопниками?!

Увы, можно. Да, Калашников переживает своё падение как трагедию и готов идти на казнь. Так ведь и васинские парни кричат: «Аржак, прости!» Русская натура такова: не согрешишь, не покаешься. Только главное не в этом. Главное в том, что через закон, традиции, честь можно переступить. И оправдание всегда найдётся. Реальное или мнимое.

Но это — рассуждения о природе, психологии русского хулиганства, отражённой в отечественном фольклоре и литературе. Нам же интересно узнать об уникальной системе уличного боя, которой, скорее всего, владел Колька Аржак. Кулачные бои, безусловно, могли воспитать в парне с рабочей окраины жестокость, стойкость в схватке. Но способны ли они отточить мастерство бойца настолько, чтобы он мог противостоять нескольким соперникам, тем более вооружённым? Ведь «драться без ножа» вовсе не означает, что такого ножа нет у твоего противника!

Насколько искусными были удары и приёмы русского кулачного боя? Некоторые наши соотечественники считают эту систему столь эффективной, что даже настаивают на превосходстве кулачного боя над английским боксом. Способствовал распространению такого мнения известный археолог и этнограф Александр Власьевич Терещенко (1806–1865). В фундаментальном исследовании «Быт русского народа» он делает вывод о том, что английский бокс произошёл… от нашего кулачного боя! Основанием служит эпизод из «Рассказов Нартова о Петре Великом» — якобы рукописи известного русского учёного, механика, «токарных дел мастера» Андрея Константиновича Нартова (1693–1756), где в одном из эпизодов русский гвардеец побеждает английского боксёра. Этнограф развивает версию о том, что после обидного казуса англичане срочно отправили своих мастеров на обучение в Россию, а затем появился настоящий английский бокс…

Григорий Панченко отказывается верить такому свидетельству: «История эта восходит к так называемой “Рукописи Нартова”, подложность которой ясна уже несколько десятилетий, но из “патриотических” соображений об этом стараются не говорить». Ну, то, что рукопись написана не самим механиком, а его старшим сыном Андреем Андреевичем, давно не секрет. Удалось определить и источники, которые были творчески обработаны. Однако исследователи полагают, что, хотя Нартов-младший порою явно не в ладах с фактами (к примеру, сообщает, что знаменитый механик пробыл с Петром 20 лет, хотя тот состоял при императоре всего 6 лет), многие рассказы могли действительно принадлежать Нартову-старшему.