Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Субсидные конвенции об использовании русских войск были подписаны в 1746 и 1747 гг. Ноябрьская конвенция 1747 г. предусматривала, что Россия отправит в Германию и Нидерланды 30-ты-сячный корпус, за что Англия обязалась выплачивать ей 300 тысяч фунтов каждые 4 месяца. Отряд под командованием В. А. Репнина выступил весной 1748 г., когда война была близка к завершению, и в военных действиях участия не принял, хотя русское правительство и получило 1,8 млн. рублей В Англии поход русских войск через Германию оценили по-разному. Английский историк М. Андерсон заметил: многие из членов английского кабинета «усвоили очевидный урок, что использование русских войск слишком накладно для казны и малоэффективно» <110>. Действительно, твердость русских в переговорах об условиях субсидных конвенций, дальность расстояний делали надежды на прочную и дешевую опору в лице России преувеличенными.

Ожидания некоторых политических деятелей, что после отставки Картерета правительство воспользуется торийской концепцией «голубой воды» и обратит основное внимание на военные операции в колониях, не оправдались. «Захват в 1745 г. Кейп-Бретона, являвшегося ключом к Французской Канаде, казался в этом плане многообещающим. Но в действительности взгляды Лондона на империю не претерпели глубоких изменений. По большей части внешнюю политику правительства «широкого дна» трудно отделить от того, что делал Картерет» – заметил историк Лэнгфорд <111>. Честерфилд считал, что можно скорее поступиться Гибралтаром, чем Кейп-Бретоном. Он напоминал Ньюкастлу, который был категорически против такой комбинации, что «стоял среди первых, кто видел трудности, которые проистекают из захвата этого пункта, а когда слышал крики за это, то хотел, чтобы они застряли в глотках». Но при помощи флота Кейп-Бретон можно сохранить за Англией, тогда как добиваться мира, требуя уступок во Фландрии, значит действовать в интересах Голландии, которая никогда уже не сможет быть надежной опорой на континенте <112>. В известном смысле война за австрийское наследство была «более европейской», чем война за испанское наследство. Военные поражения, отсутствие каких-либо приобретений в конце способствовали некоторому разочарованию в вигской доктрине активной европейской политики.

Министры придерживались разных позиций об условиях заключения мира. Г. Пэлхэм считал необходимым выйти из войны как можно скорее. Он указывал на крайне сложное финансовое положение: государственный долг вырос с 47 млн. ф.ст. в 1739 г. до 76 млн. в 1748 г. Такого же мнения придерживались Гаррингтон и Честерфилд. Первый ушел в отставку в 1746 г., второй – в 1748 г. именно по причине несогласия с Ньюкастлом, который не прислушивался к доводам брата, а затягивал переговоры. Переговоры о мире начались в Бреде еще в 1746 г. Честерфилд писал мадам де Тенсин во Францию в декабре 1746 г.: «Вы просите меня о мире, как будто я держу его в своем кармане: я стремлюсь к нему. Если вы согласны на тот, который я могу дать, вы получите его завтра. Но если серьезно, факт заключается в том, что ваши дела успешны во Фландрии, наши в Италии. Вы хотите мира исходя из ваших успехов, такой мир будет губителен для нас» <113>. Мир был подписан 1748 г. в Аахене. Мария-Тереза признала захват Силезии Фридрихом II и уступила некоторые территории в Северной Италии, Сардинии и Испании. Великобритания вернула Франции Кейп-Бретон, что в известной мере компенсировалось тем, что Франция вновь подтвердила признание прав Ганноверской династии и изгнала Младшего Претендента за пределы страны. Критика условий мира не была сильной благодаря тому, что в 1747 г. Пэлхэм провел парламентские выборы, давшие кабинету убедительное большинство. После них число тори в парламенте уменьшилось на пятую часть.

Итак, правительство, ведущую роль в котором до своей смерти в 1754 г. играл Г. Пэлхэм, действовало в благоприятных политических условиях. Оппозиция более всего рассчитывала на воцарение Фридриха, но он умер в 1751 г. Интересно, что в своем меморандуме сыну принцу Уэльскому, написанном около 1772 г. (документ не опубликован и хранится в Королевском архиве в Виндзоре), король Георг III вспоминал об этом времени. Он считал, что оппозиция против Георга II, которую возглавлял его отец, была недостаточно сильна, чтобы свергнуть вигское министерство, но именно она предотвращала открытые столкновения в нем <114>. Поэтому после смерти Фридриха противоречия в правительстве обострились. Даже между самими братьями Пэлхэмами существовали разногласия, и канцлер Хардвик не раз был буфером между ними. Г. Пэлхэм настаивал на сокращении расходов, на отказе от политики субсидных договоров, а Ньюкастл считал их жизненно необходимыми. Наиболее сложные взаимоотношения существовали между Ньюкастлом и Бедфордом, занимавшим пост государственного секретаря по южному департаменту. Между двумя секретарями было острое соперничество, причем Бедфорд находил поддержку со стороны Первого Лорда Адмиралтейства Сэндвича. В 1751 г. Ньюкастл добился замены Сэндвича Энсоном, после чего в отставку ушел и Бедфорд. Пост государственного секретаря занял Холдернесс, поддерживавший Пэлхэмов. Главное заключается в том, что соперничество Ньюкастла и Бедфорда носило не только личный характер, но и отражало различные тенденции во внешней политике. Если Ньюкастл полагал, что путь к сохранению мира лежит через создание мошной антифранцузской коалиции, то есть через восстановление «старой системы союзов», то Бедфорд стремился действовать в интересах англо-французского сближения. Этот взгляд в известной степени разделяли Хардвик и Г. Пэлхэм. «Если бы Бедфорд победил в борьбе за власть, то и отношения с Францией складывались бы значительно лучше», – считал Блэк <115>. Характерно, что в упомянутом меморандуме Георга III политические споры и борьба, дух партийных пристрастий названы главной причиной того, что, придя к власти, этот король начал проводить политику, которую историки назвали «политикой королевских любимцев». Ее задачу монарх видел в том, чтобы вместо власти партий вернуться к той форме управления, которая была создана революцией <116>.

В историографии высказывалось мнение, что Ньюкастл ошибся в оценке дипломатической ситуации в Европе в первой половине 50-х гг. ХVIII в. В те годы Франция не стремилась к тому, чтобы подорвать позиции Великобритании. Ее союзник Пруссия угрожала Ганноверу, но это уравновешивалось угрозой Пруссии со стороны России. Как и английские министры, их французские коллеги хотели «сгладить» споры по острым колониальным вопросам. Даже в начале 1754 г. споры двух Ост-Индских компаний в Индии рассматривались как частное дело торговых компаний. Посол Чернышов писал об этом в Петербург: «Трактование выше помянутого дела наперед признано и здешним, и французским двором за партикулярное и токмо касавшееся до реченных торговых компаний, потому и разобрание его и возстановление в нем желаемого порядка между собой им самим и поручалось» <117>. Даже отношения с Испанией существенно улучшились после подписания с ней договора в 1750 г. Активность Ньюкастла, построение им антифранцузских комбинаций вели к усилению враждебности со стороны Франции и тем самым приближали войну, которой сам герцог хотел избежать. Хорн писал: «У Ньюкастла не было ни малейшего желания воевать, все его дипломатические приготовления сводились к тому, чтобы сохранить мир, поставив Францию в положение политической изоляции. Он утверждал: чем сильнее будет руководимая Великобританией коалиция, тем менее вероятно, что Франция рискнет возобновить войну. Он не увидел, что действия британской дипломатии, особенно в Германии, вызвали противодействие Франции и тем самым препятствовали достижению главной цели» <118>.