Коллектив авторов - Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Попытки сформировать среду социальной солидарности в контексте прощания с покойным монархом можно отметить и применительно к представителям других социальных слоев и страт. Описания региональных шествий достаточно часто указывали на приезжих (как правило, дворян, офицеров или купцов), которым было позволено войти в процессию. Так, в Харькове к церемонии присоединились «посторонние» (не проживающие на указанной территории) священники и «приезжие» офицеры [199], в Орле – оказавшиеся в это время в городе священники других епархий [200], а в Изюме – «иногородное купечество» [201].

Аналогичные установки можно заметить и применительно к низшим социальным слоям. Описания шествий многократно фиксировали, что «народ отпрягал лошадей и вез [колесницу с гробом Александра I] на себе» [202]. Материалы, направлявшиеся императору, именовали таких людей не крестьянами или кантонистами, кем они в большинстве своем были, а «гражданами» или «жителями» [203], встраивая их таким образом в общественную среду, осмысленную как нечто цельное. Примечательно в отношении форм коллективности и решение курского дворянства дать после проводов монаршего кортежа обед для бедных на 1000 человек. Источники отдельно оговаривают, что эта «услуга для них (бедных. – Прим. авт. ) исполнилась самим дворянством, губернским и уездным предводителями и губернатором» [204].

Картина всеобщего единения у гроба почившего монарха, эмоционально описываемая в «Журнальных записках о печальном шествии», впрочем, была лишь одной стороной медали. Проговорки или даже прямые констатации, содержащиеся в источниках, вскрывают историю конфликтов, противоречий или борьбы за символический капитал, развернувшуюся в целом ряде шествий зимы 1826 года. Наиболее выразительными в этом отношении оказываются случаи Харькова и Новгорода.

Согласно сохранившимся источникам, церемония в административном центре Слободско-Украинской губернии прошла при полном доминировании дворянства и чинов Харьковского учебного округа. Если в Орле и Курске дворяне шли в середине процессии, оставив более статусные места людям чиновным – архитектору и землемеру, чинам гражданского и уголовного судов и казенной палаты [205], то в Харькове они размещались в самой значимой части шествия, почти у гроба [206]. При этом на втором месте после гражданского губернатора здесь оказался попечитель Харьковского учебного округа. Как уже упоминалось, церемонии предшествовал острый конфликт между губернским предводителем дворянства и руководством учебного округа и ряда учебных заведений. Однако, вопреки утверждениям Н. И. Шенига, члены советов кадетского корпуса и Института благородных девиц, а также попечитель учебного округа оказались в церемонии не на одном уровне с дворянами, а даже выше последних [207].

Судя по описанию, собственно Харьковский университет – профессора, университетские чиновники и студенты во главе с ректором – не имел к этому конфликту никакого отношения и не смог воспользоваться статусом, отвоеванным для себя попечителем учебного округа и членами советов. Если последние оказались на символической вершине власти, то университет получил не слишком завидное место в шествии – между чиновниками врачебной управы и учителями гимназии [208].

Слободско-Украинская губерния оказалась единственной территорией, где ко встрече Печального кортежа на границе губернии не вышли священнослужители. Сопровождавший останки покойного императора В. В. Орлов-Денисов отмечал, что «Слободской украинской епархии Преосвященный епископ Павел… встретил печальное шествие на границе своей паствы в г. Славянске» и «сопутствовал его до конца Епархии» [209]. С одной стороны, воздававший последний долг императору иерарх действовал согласно объективной логике – встречал шествие на границе подведомственной ему епархиальной территории. С другой стороны, такое решение давало главе епархии возможность заявить о себе как о независимом субъекте. Показательно, что тот же Орлов-Денисов в письме монарху отметил заслуживающее поощрения рвение Слободской-Украинской епархии, сообщая о «благолепии» и многолюдности организованной здесь встречи. Отметим, что в южной и центральной России, через которую проезжал кортеж (Белгород, Курск, Орел, Москва, Тверь), гроб с телом императора всегда встречали одновременно губернаторы, чиновники, дворяне, а также местный архиерей с духовенством.

Интересны обстоятельства, связанные с шествием в Изюмском уезде все той же Слободско-Украинской губернии. Здесь гражданский губернатор с дворянской губернской депутацией разместился позади колесницы с гробом [210], переместив себя таким образом в ту часть шествия, где во время региональных процессий, как правило, размещалась свита Александра I, а в столице – император Николай I, члены династии и двор. Помимо Изюма, единственным региональным шествием, где принцип «только свита позади гроба» был нарушен, оказалась Москва. В древней столице у колесницы ехал московский военный генерал-губернатор, а за гробом монарха шествовали «главноначальствующий Кремлевской экспедицией действительный тайный советник князь Никита Борисович Юсупов, обер-шталмейстер Сергей Ильич Муханов, действительные тайные советники Иван Иванович Дмитриев и граф Никита Петрович Панин», а также «Царевичи Грузинские: Михаил, Окропир, Ираклий и племянник царицы князь Цицианов» [211]. Москва, однако, имела на это разрешение императора: шествие здесь было организовано в соответствии с опубликованным церемониалом [212]. Без сомнения, действия первых лиц Слободско-Украинской губернии, епископа Павла (Саббатовского) и губернатора В. Г. Муратова демонстрируют конкурентную борьбу и стремление, воспользовавшись уникальной возможностью, увеличить собственный символический капитал.

Не менее выразительным оказалось и шествие в Новгороде, где в качестве постановщика действа выступил А. А. Аракчеев. Церемония встречи монаршего гроба была масштабной и пышной. Вероятно, одной из форм подготовки к ней стала в достаточной мере необычная встреча кортежа в городе Валдай, включавшая в себя целый ряд сегментов губернского шествия [213]. Да и главное шествие в Новгороде не обошлось без интенсивной предварительной подготовки – современники запомнили репетицию, во время которой граф Аракчеев указывал «монахам, чиновникам и солдатам, как подходить к гробу и прикладываться» [214], и огромное, растянутое на много километров шествие, для начала и остановки которого подавали сигналы ракетой.

В новгородском шествии вся система гражданского губернского управления была оттеснена на второй план. Главное же место заняла администрация военных поселений. Фактически новгородское шествие состояло из четырех сегментов – город, уезд, губерния, военные поселения. Согласно опубликованному церемониалу, самое статусное место после графа Аракчеева занимали начальник Новгородского военно-сиротского отделения с чиновниками и кантонистами. За ними следовали чины штаба военных поселений, медицинские чины новгородского военного госпиталя и штаб путей сообщения. Лишь после этого в шествии появлялся новгородский гражданский губернатор. Примечательно, что за ним, как и в Харькове, шло дворянство, потеснившее, в свою очередь, чиновников, которых церемониал не считал нужным обозначить детализированно, именуя последних «новгородскими гражданскими чиновниками, по старшинству присутственных мест». Особое положение чинов военных поселений было подчеркнуто и тем, что из их числа были рекрутированы 36 человек, которые составили второй (внешний) ряд факелоносцев вокруг колесницы императора [215].