Коллектив авторов - Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

А. А. Аракчеев не зафиксировал в церемониале свое место – как уже упоминалось, во время шествия он пытался встать на колесницу с гробом императора. Сопровождавшие тело императора флигель-адъютанты отказались уступить генералу место, и итогом стала компромиссная композиция, в которой Аракчеев занимал одну, а александровские адъютанты – другую сторону от гроба [216]. Этот жест был вполне в духе Аракчеева, позиционировавшего себя как личного друга императора Александра I, а равным образом его отца императора Павла I [217]. Вместе с тем граф мог получить дополнительную мотивацию после шествия в Москве, во время которого, как уже отмечалось, московский военный генерал-губернатор проехал весь путь справа от колесницы с телом императора [218].

Примечательно, что в Харькове и Новгороде существенную роль в пересмотре устоявшейся иерархии сыграли административные структуры, возникшие в царствование Александра I, – руководство учебного округа и военных поселений соответственно. В последнем случае, впрочем, конфликт (а в равной мере и его результат) был предсказуем: система новгородского губернского управления столкнулась с настоящим анклавом – особым социокультурным пространством со своей законодательной базой, структурами административного и военного порядка [219], интересы которого при этом агрессивно лоббировал любимец императора граф А. А. Аракчеев. В Харькове же спор относительно приоритета и статусности, в который включились сразу епископ, губернатор и попечитель учебного округа, отражал, очевидно, существующие локальные представления и нормы.

На территории между Харьковом и Новгородом шествия Печального кортежа выстраивались совершенно иначе. Здесь мы не увидим острой борьбы вокруг позиционирования статуса той или иной группы в связи с открывшейся возможностью. Кроме того, структура шествий оказалась исключительно стабильной. Оценить эту особенность можно, сопоставив имеющиеся у нас описания с инструкциями, изданными позже с целью регламентировать региональные шествия за гробом вдовы Александра I, скончавшейся полгода спустя.

Как уже упоминалось, «Церемониалы для встречи и сопровождения тела Блаженной памяти покойной государыни императрицы Елизаветы Алексеевны» были сформированы как для губернских, так и для уездных городов [220]. В характерной для николаевского периода манере эти документы регулировали все до мельчайших подробностей, вплоть до времени начала колокольного звона и частоты пушечных выстрелов («Колокольный звон должен начаться за полчаса до церемонии и продолжаться до конца оной; также во время шествия должен быть пушечный выстрел каждую минуту» [221]). Церемония традиционно «обрамлялась» войсками и должна была состоять сразу из нескольких выстроенных определенным образом секций. В губернских шествиях одна за другой появлялись городские, уездные и собственно губернские структуры управления и представители разных социальных слоев. Первую часть шествия было предписано открывать «городским цехам», за которыми следовало купечество и магистрат, а завершать – членам градской думы и градскому главе. Уезд был представлен в церемониале учителями, стряпчим и землемером, а также членами земского и уездного судов. Самая репрезентативная часть действа – губернская – открывалась (как и в случае с уездом) с учителей, на сей раз губернской гимназии. Последнее достойно особого внимания: в установленной иерархической системе преподавательской корпорации учителям уездных училищ и губернских гимназий была отведена самая низшая ступень, которая в рамках городской секции шествия соответствовала цеховым. Согласно императорскому предписанию, на вершине «пирамиды» предсказуемо должен был оказаться гражданский губернатор, завершавший шествие. «Церемониал» сопровождения тела императрицы Елизаветы Алексеевны в уездах представлял собой усеченный вариант губернского плана, в котором тем не менее было предписано участвовать гражданскому губернатору и губернским предводителям дворянства.

Сравнение организованных вне прямого контроля Петербурга шествий за гробом императора Александра I с появившимися несколько месяцев спустя регламентами показывает, что шествия в Курской, Орловской, Тульской, Московской и Тверской губерниях – причем как в губернских, так и в уездных городах – почти полностью совпали с ожиданиями центральной власти. Здесь можно отметить выпадение или смещение отдельных элементов: так, в Мценске Орловской губернии в шествие был включен не отмеченный в более позднем предписании казначей [222], а в Серпухове описание не зафиксировало цеховых со значками, купцов, уездных землемера и стряпчего [223], которых власть хотела бы видеть в качестве участников церемонии. В этом случае, однако, речь могла идти об особенностях локального рассказа о церемонии. Но даже при появлении или, наоборот, отсутствии указания на какого-либо отдельного чиновника логика шествий на этой территории неизменно соотносилась с формально еще даже не зафиксированными установками власти. Иными словами, попытки пересмотреть конвенциональную систему здесь не предпринимались, а видение регионом себя совпадало с внешним образом.

Это наблюдение позволяет сделать более широкий вывод относительно социального контекста и действий губернской администрации территорий, через которые проезжал императорский кортеж. Если в случае с Харьковом и Новгородом и – шире – Слободско-Украинской и Новгородской губерниями речь могла идти о конкурентной борьбе, целью которой было укрепление статуса или повышение узнаваемости того или иного лица или группы, то региональная администрация остальных губерний, как правило, не спешила реализовать аналогичную возможность. Курск, Орел, Тула и Тверь также стремились обратить на себя внимание нового монарха, но выбирали для этого совершенно иные формы, при этом заведомо маркированные как приличествующие случаю. Они создавали грандиозные, эстетически выразительные катафалки или отправляли в Петербург детализированные описания шествий [224]. Подобный выбор стратегий презентации подтверждает специфику существования территорий Центральной России. Нельзя не согласиться с Дж. Ле Донном, утверждающим, что в XIX столетии, несмотря на неизбежные региональные различия, внутренние российские губернии достигли серьезного единообразия в принципах организации социальной жизни и функционирования управленческой системы [225]. Добавим также, что жители этих территорий были во многом едины в восприятии себя и в своем убеждении, что главной формой организации для них является государство.