Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

В «Размышлениях и рассуждениях о псалмах Давида» Кларендон утверждал, что верить Богу и молиться — это лучшее лекарство: «Бог желает быть нашим доктором, он излечивает все наши болезни. Другие врачи могут стремиться помочь, но не иметь нужных умений и потерпеть неудачу. Ему же послушны все болезни и слабости, они излечиваются, стоит ему прикоснуться. Но каждый пациент волен отказаться от лечения, не следуя предписаниям врача и не подчиняясь его воле. И тогда этот доктор, который может творить чудеса, избавляя от болезней, не сделает для лечения ничего… Достаточно, что он вложил лекарство в наши собственные руки» [5, 654 ].

Мысль о смерти, вероятно, не раз приходила Кларендону в голову после того, как он оказался во Франции. Болезнь, не позволявшая двигаться, обвинения, казавшиеся бесчестьем, порождали вопрос: не несет ли избавления смерть? Как христианин, Хайд отвергал мысль о добровольном уходе, но это не значит, что она не возникала. В эссе «О смерти», написанном в Монпелье в 1669 году, он обращался к трудам древних авторов, среди которых обнаруживал две школы. Одна видела «проявление стойкости духа и мужество в том, чтобы решиться жить в несчастьях, преодолевая напасти, жизнью рожденные». Другая школа допускала избавление от них путем «добровольной и быстрой смерти. Решение убить себя должно быть обдумано и благопристойно. Оно должно выражать не нелюбовь к жизни, а пресыщение ею». В христианстве тема самоубийства требует размышления с позиций учения о рае и аде, спасении и наказании. «Христианская вера не обязывает нас ни любить жизнь, ни бояться смерти, но любить жизнь так слабо, чтобы бояться смерти еще меньше. Ничто лучше не готовит к смерти, как думать о ней постоянно. Мы не должны искать смерти, которая придет в нужное время, и если мы благопристойно подчинимся ее приходу, мы поступим, как и следует ожидать. Есть так много достойных и заслуживающих одобрения причин, чтобы хотеть жить, что мы можем очень законно хотеть, чтобы наша смерть была отсрочена… Кто больше всего устал от жизни, и меньше всего хотел бы умереть — это те, кто прожил без цели, кто дышал, а не жил» [5, 128–129 ]. Это значит: каковы бы ни были обстоятельства, человек способен найти достойную цель. Кларендон осознал или придумал для себя, что в жизни ему выдались три периода, когда Господь даровал возможность Творить. Первый раз это случилось на острове Джерси, где он укрылся со своим подопечным, принцем Уэльским. Во второй раз Всевышний послал это счастье, когда он находился с лордом Коттингтоном в Испании с посольской миссией. Наконец, третья возможность возникла теперь: «Во всех трех случаях он познал себя и других лучше, чем в любой другой активный период жизни, служил Богу и стране с большей преданностью и пользой» [6, III, 458–460 ].

Несомненно, что Кларендону было нелегко подписать письмо о своей отставке с поста канцлера Оксфордского университета, но сделал это с достоинством, понимая, что перспектива возвратиться на родину не прослеживается. Он утверждал, что покинул страну не потому, что признал свою вину, он не сделал ничего, за что университет мог стыдиться. Новым канцлером избрали архиепископа Шелдона — неплохой выбор в пользу влиятельного человека, тесно связанного с Оксфордом. Однако архиепископ Кентерберийский не имел времени бывать там, и уже через год ушел в отставку, оставив этот пост для еще одного кларендонианца — Ормонда. А Хайд нашел отдушину в том, в чем мог найти успокоение и воодушевление образованный и талантливый человек — он читал и писал. Не зная иностранных языков и общаясь с не говорившими по-английски собеседниками на латыни, он начал учить французский, не для того, чтобы изъясняться, а чтобы читать, и итальянский, чтобы разговаривать. Он покупал книги или одалживал их, сожалея о скудости собственных средств. То, что он писал, адресовалось и его детям, и следующим поколениям вообще. Он не сомневался, что потомки «точно убедятся в его невиновности, честности, в лживости обвинений, обманом и злым умыслом устроенных людьми, ни до, ни после ничем не доказавшими, что они мудры и достойны доверия». [6, III, 451 ]. Далеко не все, что он писал, было прямой попыткой защититься. Кроме «Ответа на обвинения», обстоятельного трактата, в котором он подробно рассмотрел и отверг каждый из семнадцати пунктов прозвучавших против него парламентских обвинений, Кларендон написал несколько философских, религиозных и политических трудов. Главным делом было завершение «Истории мятежа», к «чему его сердце было больше всего расположено» [6, III, 481 ].

Но все это потом, через несколько месяцев после прибытия в Кале, когда опасения не исчезли, но боль, физическая и душевная, чуть отступила. Хайд не знал, что ему делать, как поведут себя французские власти, не решат ли они выдать его на родину. Он знал точно одно: в Париж не поедет. Он пишет письмо своему давнему врагу графу Сен Элбансу, отношения с которым несколько улучшились, когда тот вел с французами переговоры о мире. Кларендон хотел знать, сможет ли остаться во Франции и остановиться пока в Руане, который казался самым удобным местом для коммуникации. Там было легче получать известия из Англии, оттуда при благоприятном развитии обстоятельств было бы легче вернуться домой. В качестве запасного варианта он рассчитывал осесть в Авиньоне, папском владении на территории Франции. От Сен Элбанса он получил сухой ответ, но с этой же почтой пришло письмо от государственного секретаря Людовика XIV Лувье с разрешением выехать в Руан и обещанием помощи со стороны местных властей. Не теряя времени, Кларендон покинул Кале и в день Рождества добрался до Дьеппа. На следующий день в полпути до своей цели путники хотели остановиться, чтобы отдохнуть, в очень плохой гостинице под названием «Тостес», и здесь Хайда ожидала крайне неприятная неожиданность. Их встретил торопившийся верхом дворянин с парой слуг. Cпросив, не канцлер ли едет в экипаже, получив утвердительный ответ, он представился как сеньор Лафонт, находящийся на службе секретаря по иностранным делам Лиона, и сообщил, что «прикомандирован» к эмигранту с тем, чтобы тот немедля покинул королевство, ибо его пребывание «предосудительно для дел Его Христианского Величества». Людовик XIV милостиво предоставлял изгнаннику самому выбрать, куда отправиться: на солнечный юг, в Италию или Швейцарию, или севернее: в Нидерланды или рейнскую Германию. Во всяком случае, Лафонт потребовал сначала вернуться через Дьепп в Кале, откуда откроется любой из путей. Огорошенный Хайд сказал, что это невозможно, ему нужно в Руан, где он должен получить присланные ему деньги. После некоторого раздумья Лафонт согласился при условии, что уже на следующее утро они продолжат путь. Так судьба свела двух людей, отношения между которыми, по словам Олларда, были отмечены «несколькими штормовыми пассажами, но в целом отличались добросердечием и даже взаимной привязанностью» [74, 302 ].