Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Хайда укрыли в доме провоста. Начали собираться горожане, но власти ничего не сделали, чтобы навести порядок. Только когда Лафонт пообещал пожаловаться королю, что магистраты пренебрегли своими обязанностями до начала беспорядков и после, те «зашевелились», и под охраной отправили Кларендона в замок губернатора провинции герцога Буильона. Для наведения порядка прибыл интендант с отрядом солдат. Он навестил пострадавшего, а затем направился в суд, где, по словам Кларендона, сильно ругал городские власти. В суде также выяснилось, что нападение, якобы, не было случайным, а готовилось заранее, предыдущая попытка ограбления, которая планировалась на дороге, не состоялась из-за того, что экипаж Хайда проехал это место раньше. Неизвестно, так ли это, но преднамеренный характер преступления позволил осудить виновных со всей строгостью. Троих, Ховарда и еще двух человек, приговорили к мучительному четвертованию на колесе, что, как не преминул заметить Кларендон, было исполнено. Казнены были англичанин, шотландец и ирландец, ибо «компания смутьянов состояла из представителей этих наций». Хайд не совсем точен: Ховарда растянули на колесе после повешения, двоих других повесили. Еще шестерых отправили на галеры. Рану Лафонта сочли опасной, и его отправили для операции в Париж, но, по счастью, все обошлось. Хайд расстался с ним с сожалением, ибо имел в его лице сочувствующего собеседника. Ему самому повезло: поскольку опасных симптомов он не чувствовал, то от трепанации, которую «в таких случаях часто проводят хирурги», он отказался. Раны других пострадавших тоже оказались несерьезными. По настоянию докторов Хайд провел некоторое время в Бурбоне на водах, а затем отправился в Авиньон, «насколько возможно, секретным образом».

Авиньон, папский анклав на французской территории, встретил его с почтением. Папский легат и местный епископ, оба генуэзцы, немедленно посетили его, говорили на латыни и обещали любую помощь для удобного устройства. Хайд упомянул о службе, проведенной в его честь, тоже на латыни. Тем не менее, остаться в Авиньоне Хайд не захотел: из-за множества красильных и шелковых мануфактур воздух на улицах душный, «но еще хуже запах евреев» [6, III, 373 ]. Это непонятное высказывание дает повод заподозрить Кларендона в антисемитизме, тем не менее, это не так. При подготовке рукописи автобиографии к печати за слово «евреи» (Jews) ошибочно приняли «швецы» (sewers). Ошибка повторилась в следующих изданиях. Как заметил Оллард, человек с либеральными и гуманистическими взглядами, каким был Хайд, прекрасно разбиравшийся в религиозной литературе и истории еврейского народа, по определению не мог быть примитивным антисемитом [74, 311 ].

Хайд страдал не только от духоты и уличных запахов. Несмотря на теплый прием, он не чувствовал себя комфортно в этом центре католицизма. Как только он получил разрешение от французского правительства выбрать место пребывания, то воспользовался этим и перебрался в Монпелье, расположенный в двух днях пути от Авиньона. Это был университетский город, не менее знаменитый, чем Оксфорд, с богатым ботаническим садом. Но главное было в том, что там проживала леди Мордаунт, жена известного роялиста, с которым Хайд тесно сотрудничал еще до реставрации и который, как он сам, находился в немилости у Карла II. Она играла в местном обществе одну из важных ролей. Давно зная Кларендона, эта «леди огромных добродетелей и заслуг», ввела его в свет и всячески поддерживала. Здесь Хайд «выздоровел благодаря воздуху чудесным образом». Но он укрепился не только в физическом, но и в моральном отношении, освобождаясь от невзгод и обид последних месяцев, хотя знатная публика приняла его «более формально и церемонно, чем хотелось». Сам губернатор провинции Лангедок нанес ему визит, но он осознавал, что «проявления вежливости целиком результат великого кредита, которым обладает здесь леди Мордаунт». О добром расположении к нему супругов Мордаунт говорит то, что лорд, приехавший сюда к жене, задержался на несколько месяцев, когда поступило известие, что какой-то ирландец готовил покушение на Хайда. Не все были так добры к нему. Находившийся в Монпелье сэр Ричард Темпл, один из самых яростных обличителей Кларендона в парламенте, не выразил к нему ни малейшего уважения и даже убеждал других появлявшихся там англичан не контактировать с ним под угрозой парламентского преследования. Как отмечалось, парламент запретил подданным Карла II какие-либо сношения, устные или письменные, с бывшим канцлером. Исключение было сделано только для семьи, но эту корреспонденцию надлежало представлять государственному секретарю.

В Монпелье Хайд защищал себя от обвинений и сочинял теоретические труды. Первейшим делом было составление ответа на выдвинутые в его адрес «обвинения со стороны врагов, защита репутации и обязанность рассказать обо всем детям и друзьям». Сложность он видел в том, чтобы это «ни в малейшей степени не отразилось на Его Величестве, на которого он не возлагал ни малейшей вины». Кларендон писал, что после реставрации «в его сердце было только желание установить в королевстве справедливое управление в соответствии с законами страны, наиболее подходящими, как он думал, для общего успокоения нации и объединения сердец в истинном послушании персоне Его Величества и правительству» [6, III, 385 ]. Он заявил, что никогда не имел «неумеренного аппетита к быстрому обогащению», и его можно с тем же успехом «обвинить в колдовстве и грабеже, как во взяточничестве и коррупции» [6, III, 406 ]. Кларендон торопился с ответом, чтобы переправить его для сыновей через посредничество четы Мордаунт, возвращавшейся в Англию.

После их отъезда он ощутил себя «настоящим узником Монпелье». Не было обещанной свободы передвижения. Он хотел переехать в Орлеан, чтобы быть ближе к детям, но получил отказ. Хайда больно задело известие о том, что герцогиня Йоркская, его любимая дочь Анна, перешла в католичество. Это случилось в августе 1670 года, хотя слухи об этом намерении циркулировали в течение нескольких месяцев: политические маневры Тюдоров не казались ей надежным основанием истинной веры. Говорили о приземленных причинах — о желании вернуть привязанность супруга и о дружбе с Кастлмейн. Возможно, сказались проблемы со здоровьем, которое было трудно сохранить после многочисленных родов. Она рожала девять раз, но большинство внуков Хайда умерли в детстве. За несколько недель до его бегства из Англии у нее родился Эдгар, герцог Кембриджский. После этого она так и не восстановила силы полностью, хотя произвела на свет еще двух дочерей. Узнав о ее выходе из англиканства, Кларендон пишет ей письмо, в котором с сожалением сообщает, что его сердце разбито, и он корит себя, что не смог вместе с матерью (чья чистота и добродетель обеспечили ей место в раю) воспитать в ней истинную набожность. Это письмо она получить не успела. Анна, герцогиня Йоркская, первенец и любимица Хайда, умерла от последствий родов и рака груди в марте 1671 года.