Наталья Миронова - Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Городские жители, разумеется, боялись сыпного тифа, не важно, был ли город «красным» или «белым». Они боялись даже не столько самого заболевания, сколько внезапности, с которой человек впадал в беспамятство. Очень правдиво передает ощущение страха рассказ Надежды Тэффи, которая, кстати, тоже переболела сыпным тифом, но уже позже, в эмиграции во Франции. «Одна барышня пошла в церковь, на похороны своего знакомого. А там ее спрашивают: „Отчего, мол, у вас такой глубокий траур?“ Она говорит: „Вовсе не траур, а просто черное платье“. А ей показывают: „Почему же у вас на юбке серая полоса нашита?“ Взглянула — а это все паразиты. Ну, она, натурально, хлоп в обморок. Начали ее приводить в чувство, смотрят, а она уже вся в тифу» [81] Тэффи Н. Воспоминания. URL: https://ruslit.traumlibrary.net/ . Такими историями-сплетнями делятся персонажи «Воспоминаний» Н. Тэффи. В некоторых произведениях писательницы 1917–1920 гг. можно увидеть не только жизненные реалии той эпохи: голод, дефицит продуктов и, конечно, сыпняк. Тэффи блестяще рассказывает о крушении «старого» мира и о том, как женщины стремятся сохранить его, выхватить из мрака надвигающейся катастрофы хотя бы часть того прекрасного, что у них было, что делало их дамами, а не базарными бабами, которые пытаются «урвать» себе кусок.

Женские «глупости» вроде моды, красивых причесок, разговоры о поэтических вечерах — о чем-то помимо сыпняка, дров и еды. Тэффи с мягкой иронией рассказывает, как женщины в Петербурге за неимением ткани шили белье из чертежной кальки и отделывали платья перевязочными бинтами вместо кружев, как даже во время всеобщего хаоса, бегства из города, когда в Европу уходили последние корабли и т. п. некоторые дамы в парикмахерской неторопливо завивали локоны… Почему?

Беспризорники в подвале

Городской мир — это не только дома и улицы, это люди, которые чувствовали вкус и смысл жизни, свою, пусть небольшую, роль в мире. Все это побеждает сыпняк, он делает прежнюю жизнь невозможной. В городах-призраках живут теперь люди-тени. Вот почему сыпной тиф — необычайная трагедия городов: городская повседневность теперь — не прогулки в парке, не театр и магазины, не культурные события и даже не семейная жизнь. Повседневность городов теперь — смерть.

Когда Надежда Александровна спрашивает в парикмахерской насчет комнаты, ей советуют подождать, потому что там «неуютно». Уют во время Гражданской войны — непозволительная роскошь, и потому Н. А. Тэффи настаивает, чтобы снять ту комнату. «Все-таки я вам советую немножко обождать. Там двое тифозных. Если умрут, так, может быть, сделают дезинфекцию… Немножко подождите», — был ответ [82] Тэффи Н. Воспоминания. URL: https://ruslit.traumlibrary.net/ .

Смерть как часть повседневной жизни — ключевой момент для понимания жизни в эпидемии. Во многих мемуарах эпохи сыпняка упоминается смерть известных людей. Ветлугин, например, описывает похороны в Новороссийске Евгения Трубецкого (он умер от сыпняка в 1920 г.) — видного философа, правоведа, общественного деятеля. Ветлугина удивило то, что похороны этого человека, казалось бы, не только известного, но очень почитаемого и авторитетного, были немноголюдны: смерть была настолько привычной, что люди теряли само ощущение трагедии. Сыпняк в 1920 г. — это просто смерть, которая всех уравнивает: великих и безвестных, богатых и нищих. Поэт В. Нарбут это описал удивительно ярко.

Так вот какой навоз для запашки, сыпняк, ты месишь и без дрожжей! Простер над жизнью людскую кару, прикинулся знойною блохой и — скачешь, скачешь по тротуару за долей, старушкою глухой.

Сыпняк — само коварство, непобедимый рок, который всех уравнивает и превращает в прах, и среди умерших от тифа нет никаких героев, идеалистов или аристократов, они — лишь изувеченная плоть. Плоть человека у Нарбута сравнивается с нечистотами. Филологи считают, что в подобных образах Нарбут близок к поэзии авангарда, для которого «производство ценностей из отбросов» является одной из основных идей. Есть мнение также, что в картине мира В. Нарбута существует не только представление о плоти как «удобрении», но человеческое тело может само выступать подобием семени, прорастая, будучи помещенным в землю [83] Вестник ТПГУ. 2014. № 11 .

Важнейшим социальным последствием сыпного тифа было изменение структуры общества: сыпняк уничтожил многие семьи. Как известно, после Гражданской Россию захлестнула волна беспризорников. Сколько их было, точно сказать сложно. По данным БСЭ, в 1921 г. число их достигало 4–6 млн, А. Б. Рожков указывает, что в 1922 г. можно говорить о 7 млн беспризорных детей [84] Рожков А. Ю. Борьба с беспризорностью в первое советское десятилетие // Вопросы истории. 2000. № 11. С. 134. . Как бы то ни было, это еще одна проблема, вплотную связанная с исследованием эпидемии сыпного тифа. Беспризорные дети — это жертвы не столько войны (ведь матери остались бы живы у большинства из них), сколько эпидемии. Когда в течение нескольких дней умирает вся семья — единственный выход — идти в город, к вокзалу. Там можно пересидеть в самый мороз, там могут привезти какую-нибудь еду, там же можно что-нибудь добыть, найти, украсть… Выпросить, если повезет. Примечательно, что в это время появляется даже особая детская литературы о тифе.

«Вчера весь день Наташка просила хлеба, одну только корочку, — так начинается пронзительный рассказ А. В. Кожевенникова „Мамка искать будет“» [85] Кожевенников А. В. Мамка искать будет? URL: https://www.litmir.me/br/?b=269846&p=1 . «Брат Авдейко уговаривал потерпеть, не мучить мамку. Сегодня Наташка замолчала и только тусклыми глазами смотрела на мать». Мать ушла «добывать хлеба» и не вернулась. Дети идут на Рязанский вокзал просить подаяния, но народ настолько обнищал, что никто не подает, они скитаются по морозным рязанским улицам, кутаясь в рванье и пытаясь согреть друг друга, и в конце голодная девочка замерзает насмерть в объятиях братика. В рассказе «Слепец-Мигай и поводырь Егорка-Балалайка» мальчик водит своего ослепшего от трахомы приятеля по вокзалам, просит подаяния или хлеба, поет за милостыню. Заночевать в вокзале они почитают за необыкновенное везение. «Заснули Мигай и Балалайка в вокзале. — Теперь нас не выгонят. Ты — слепой, я — поводырь твой. Куда инвалидов? Никакой дезинфекцией не выживешь…» [86] Кожевенников А. В. Мамка искать будет? С. 21. . Дети скитаются по окрестностям, их реальность безнадежна и беспросветна. Возникает вопрос, зачем это было рекомендовано к прочтению детям младшего и среднего возраста? В конце 1920-х гг., когда массово издавалась подобная литература, было важно указать на разницу в положении детей: десять лет советской власти — и вот уже вроде бы нет умирающих от голода детей. Возможно, и сейчас актуальным было бы переиздать подобную литературу: современные дети, возможно, иначе взглянули бы на мир.