Наталья Миронова - Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Давайте послушаем голоса из прошлого. Эрнст Кольман, участник Гражданской войны, будущий советский философ и математик, описывая свое прибытие в освобожденный от белогвардейцев Омск, говорит об огромном количестве мертвецов в городе. «В конце декабря 1919 года, примерно через месяц после освобождения города сибирскими красными партизанами и нашей 5-й армией, я, вместе со школой, прибыл в Омск, где на улицах то и дело попадались сани, груженые трупами умерших от сыпняка. Но после перенесенной тяжелой болезни, все еще очень хилый, я вовсе не „вступил“ туда, а въехал туда, лежа, прикрытый кожухом, в крестьянских розвальнях» [186] Кольман Э. Мы не должны были так жить! М., 2011. URL: https://www.labirint.ru/ .

Б. Соколов, современник Гражданской войны, говорит, что тыловая разруха разрасталась день ото дня, спекуляция принимала характер общественного бедствия, воровство и казнокрадство достигали грандиозных размахов. Но сыпняк был хуже всего, от него Вооруженные силы на юге России тая ли буквально не по дням, а по часам. «Я помню, например, как на станцию Миллерово (Калединск), где я находился в октябре месяце 1919 года, привозили с предыдущей станции Чертково целые поезда с мертвыми телами сыпнотифозных, которые умирали от холода, от недостатка ухода, от голодовки, от отсутствия примитивных удобств. Из поездов трупы по нескольку десятков грузили на большие телеги, хозяева которых, взгромоздившись на эти возы, отъезжали на кладбище, где в общие могилы сваливали свой страшный груз» [187] Соколов Б. Буденный: Красный Мюрат. М.: Молодая гвардия, 2007. С. 49. . Описывая революционный быт, Б. Соколов рассказывал, как зачастую можно видеть станции, вокзальные здания, беседки в станционных садиках, полные мертвых тел. Все эти сооружения были переполнены трупами сыпнотифозных, сложенными, как дрова, в высокие штабели.

Тема разрушений, ужаса и мора, человеческого отчаяния звучит во многих мемуарах того времени, и практически везде мы видим, как сыпняк передвигается по железной дороге. Российская железная дорога, которая прежде была символом имперской мощи и национальной гордостью, превратилась в ад на рельсах, и каждый следующий город становился новым его кругом. В вагонах, на вокзалах и станциях разыгрывались бесчисленные трагедии. Медленно, медленно двигались поезда, везущие умирающих от голода и холода людей, покрытых насекомыми, пребывающих в беспамятстве и бреду. А ведь многие считали себя счастливчиками, попавшими на поезд. Но надежда на спасения таяла с каждым километром. Впереди была только смерть.

Интересно, что если в 1920 г. ситуацию вроде бы, согласно официальным сведениям, взяли под контроль, путники, передвигавшиеся на поездах в 1920–1921 гг., как будто не находят различий. Социолог Питирим Александрович Сорокин оставил мемуары о поездке в Тамбов в январе 1921 г., где он рассказывает, что чем дальше от Москвы, тем страшнее становилась картина. В поезде, рассказывает будущий великий социолог, было только две лопаты, и пассажиров заставляли расчищать снег перед поездом. Чем дальше двигался поезда, тем более усиливался голод. «Многих свалил сыпняк — и все время смех и речь в горячечном бреду, стоны и крики, божбы и матерная брань смешивались с завыванием ветра. В той ночной тьме, в поезде, полном больных и умирающих, пожираемых вшами, мне предстал настоящий ад. Когда поезд добрался в конце концов до следующей станции, больше десятка тифозных больных были оставлены умирать на платформе. У всех поселков на пути между Богоявленском и Козловом я видел трупы, сложенные, как дрова в поленницы» [188] Сорокин П. А. Долгий путь: Автобиогр. роман / пер. с англ. П. П. Кротова, А. В. Липского. Сыктывкар: Союз журналистов Коми АССР; Шыпас, 1991. .

Эта фигура речи — сложенные, как дрова, тела — штабелями — присутствует во многих воспоминаниях. Путешествующие в это время по России американцы вообще писали, что гробов практически не видели, умерших детей могильщики заворачивали в саваны, но часто — раздетые скрюченные тела просто складывали в стороне. За таким описанием кроется еще и полное признание того, что стоимость человеческой жизни — ничто, она не дороже бревна. Сыпняк сделал смерть частью привычной повседневности, а мертвые тела людей в городах становились обычным зрелищем. Сыпняк превратил смерть человека в обыденность.

Впрочем, говоря о роли железной дороги в эпоху эпидемии, необходимо сказать также и о санитарно-питатательных поездах (их было несколько, они курсировали по разным веткам железной дороги). Например, санитарно-питательный поезд 12, направленный в Татреспублику в августе 1921 г. Задачами таких поездов было кормление и лечение детей [189] ГАРФ. Ф. Р1058. Оп. 1. Д. 429. Л. 6. . В поезде было почти 67 тонн муки, гороха, сахара и масла. Впрочем, кормление детей превратилось в довольно сложное мероприятие.

Как можно себе представить, вокзал Казани ничем не отличался от других: по сведениям, в здании и в непосредственной близости к вокзалу было около двух тысяч детей, а также беженцы, бывшие военные и проч.

Представим себе картину: сотрудники санитарно-питательного поезда, приехав, видят, как практически голые или одетые в безобразное и загаженное тряпье дети, будто зверята, копошатся в отбросах, пытаясь раздобыть хоть что-то съестное. Сотрудники раздавали обеды, около 2000 обедов в день.

Санитарно-питательный поезд. 1921 г.

Безусловно, санитарно-питательные поезда спасли много жизней, но в документах видна и негативная сторона происходящего: беспризорники с округи (около 4000 человек), узнав про бесплатную еду, также сбежались на вокзал, что вызвало взрыв преступности. Голодающие родители стали отправлять детей на вокзале в надежде, что их накормят и увезут, что способствовало росту числа беспризорников. Очаги заражения сыпняком вновь появились в городе.

Позже на санитарные поездах прибывала помощь АРА — Американской благотворительной организации [190] Аншакова Ю. Ю. Гуманитарная миссия АРА в Казани во время голода 1921–1922 гг. // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Т. 9, № 2, 2007. С. 384. . Они спасали людей не только от голода, но и от холода. Когда осенью 1921 г. АРА разворачивала первые кухни и столовые в Казанской и Самарской губерниях, американцы были в ужасе от того, что дети в большинстве уездных и сельских детдомов были абсолютно голые. Одежда, тем более детская, была в крайнем дефиците. У самих крестьян и жителей уездных центров одежды было крайне мало, и, видимо, не было возможности делиться с чужими подкидышами и беспризорниками. Завшивленная и загаженная одежонка, часто просто лохмотья поступавших воспитанников просто сжигалась в дезинфекционных целях.