Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Как известно, закрытие Черноморских проливов для царских линкоров и крейсеров побудило морское министерство направить в воды Тихого океана большую часть Балтийского флота. Кроме того, Петербург сделал попытку ввести в действие план организации крейсерской войны на морских коммуникациях, согласно которому самым быстроходным русским военным кораблям ставилась задача не только перехватывать иностранные транспорты с военными материалами, предназначенными для Японии, но и патрулировать Средиземное и Красное моря [1122]. Неудивительно, что эти решения повысили градус напряженности в англо-русских отношениях, вызвав резкий официальный протест, а также новую волну антироссийских настроений на берегах Туманного Альбиона, когда газеты и общественные деятели принялись обвинять Петербург в нарушении международного морского права [1123].

Инцидент у Доггер-Банки — отмели вблизи британского порта Гуль, 22 октября 1904 г., который упоминался выше, действительно поставил обе империи на грань разрыва отношений и войны. Потопление эскадрой адмирала Рожественского английских рыболовецких траулеров, принятых русским офицерами в ночной туманной мгле за японские миноносцы, могло дорого обойтись царскому правительству. В ответ возмущенная британская пресса назвала эскадру «флотом сумасшедших» ("this fleet of lunatics") [1124]. С другой стороны, по воспоминаниям Извольского, именно это последнее в истории двухсторонних отношений балансирование на грани войны и повлияло на осознание им бесперспективности продолжения соперничества Петербурга и Лондона в Азии [1125].

Хотя подробное освещение русско-японского конфликта не входит в нашу задачу, важно подчеркнуть, что к началу XX в. все больше и больше прагматически мыслящих бюрократов в правящих кругах России подобно многим представителям властной элиты Великобритании начинали задумываться о контр-продуктивности перманентной конфронтации, особенно в свете инцидентов, подобных Гулльскому. Примером может служить беседа А.Д. Калмыкова, тогда еще молодого дипломата, с уже известным читателю П.М. Лессаром, которая состоялась в октябре 1904 г. Будучи спрошенным собеседником, что он думает о вероятности нападения Англии на Россию, Лессар только улыбнулся: «Пускай попробует, будет ей же хуже». «А мы? Не собираемся ли мы атаковать ее первыми?» — поставил Калмыков новый вопрос. «Нам ни к чему», — лаконично ответил Лессар [1126].

Сергей Колоколов, выпускник Восточного института, открытого в 1899 г. во Владивостоке, который после его окончания занял место Н.И Петровского на посту генерального консула в Кашгаре осенью 1904 г., также разделял мнение о необходимости скорее покончить с Большой Игрой. Согласно его оценке, российским и британским представителям на местах следовало избегать любого недопонимания, которое могло быть вызвано их деятельностью в странах Азии. Реализуя свои суждения на практике, Колоколов постарался путем более тесного общения со своим британским коллегой Дж. Маккартни внести посильный вклад в урегулирование остававшегося спорным вопроса о принадлежности Сарыкола — небольшого, но стратегически важного населенного пункта в Восточном Памире [1127].

Несмотря на длительное соперничество и существовавшие стереотипы восприятия друг друга общественностью России и Великобритании, те новые проблемы, с которыми они столкнулись в рассматриваемый период, оказывали воздействие не только на менталитет властей, гражданских или военных, но и на общественное мнение. Одним из таких вызовов, как уже говорилось, являлся страх перед «агрессией желтой расы». Он нашел отражение, к примеру, в письме лорда Эшера — видной политической фигуры начала XX в. 22 июля 1904 г., то есть в разгар русско-японской войны, он писал сыну: «Японцы, похоже, не нашли Куропаткина «легким орешком».

И все же они повернули его спиной к морю так, что линия его коммуникаций находится под серьезной угрозой. Если бы у них было достаточно войск, и свежих войск, они могли бы уничтожить часть его армии. Я рад, что он дал им хороший бой и что Запад не так безнадежно побит Востоком. Для нас было бы нехорошо в длительной перспективе, если бы это было так» [1128].

А Роберт Харт в постоянной переписке с другом высказался на эту тему еще определеннее: «Мнения китайцев все еще расходятся: одни уверены, что русские в конечном итоге победят и соответственно приспособятся; другие верят в Японию, но среди них развивается отвратительная черта, поскольку они начинают глумиться и выражать убеждение, что следующим шагом Япония избавит Китай от всех иностранцев!» [1129]

Существенно, что вслед за поражением царских армии и флота некоторые британские государственные деятели начали думать, что если Япония выиграет войну, то она превратится в самого грозного противника Австралии. Как писала в мае 1904 г. Пэлл Мэлл Гэзет , «мы признаем их (японцев. — Е.С .) прекрасные качества…, но мы уверены, что их идеология нам не подходит и что их влияние несло бы разрушительное воздействие на наше будущее развитие» [1130]. По сообщению генерального консула В.О. Клемма из Бомбея, победы японцев на полях сражений, особенно в битве под Мукденом в феврале 1905 г., возбудили в Британской Индии серьезные опасения перед «желтой угрозой» [1131].

Несмотря на это, в августе 1905 г. Кабинет Бальфура счел необходимым пролонгировать действие англо-японского союза на пять лет, хотя дискуссия по этому вопросу на заседании Комитета имперской обороны 12 апреля того же года выявила неоднозначное отношение его членов к дальневосточному союзнику Как писал О'Коннор новому министру иностранных дел Эдварду Грею 25 января 1906 г.: «При любом продлении (союза. — Е.С .) важно, чтобы оборонительный характер договора строго соблюдался и чтобы его статьи были сформулированы таким образом, каким можно избежать представления его как угрозы, в реальности или восприятии, позициям дружественных держав, таких как Франции (после заключения Антанты в апреле 1904 г.) и США, а также направленности против Европы» [1132].

Любопытно отметить, что некоторые политики на берегах Альбиона предлагали использовать англо-японский союз даже для урегулирования ситуации на Среднем Востоке, что могло бы повлечь за собой присоединение к нему Османской империи. Однако этого не последовало ввиду необходимости достижения «разрядки» в отношениях с Россией.

Изучение материалов Комитета имперской обороны вместе с британской дипломатической корреспонденцией позволяет выявить цели, которые преследовал Уайтхолл, продлевая союз с Японией на фоне Большой Игры: во-первых, ограничить аппетиты сторонников агрессивной внешней политики в России, включая их планы похода на Индию; во-вторых, предотвратить возможность сколачивания континентального блока европейских держав против Англии; в-третьих, осуществлять контроль за адептами паназиатской доктрины в Японии и странах Дальнего Востока. Не стоит сбрасывать со счетов также экономические и военные аспекты союза, ведь лондонский Кабинет получал возможность экономить значительные средства на дислокацию многочисленной эскадры в Тихом океане, поскольку теперь функция сдерживания там России, Германии и Франции переходила к Японии. Характерно, что в декабре 1905 г. Адмиралтейство направило меморандум в Кабинет с настоятельной рекомендацией унифицировать сигнальные и телеграфные коды, используемые флотами Англии и Японии. Кроме того, морские эксперты предлагали интенсифицировать обмен разведданными и взаимное снабжение различными военными материалами в экстренных случаях согласно секретному приложению к тексту договора [1133].