Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Свое разочарование политическим курсом Петербурга Солсбери продемонстрировал в выступлении на ежегодном съезде так называемой Лиги Подснежника, объединявшей сторонников консервативных идей, заявив, что Россия допустила серьезную ошибку, навязав Китаю аренду Порт-Артура в начале 1898 г., так как этот порт совершенно бесполезен для нее [1082]. Наоборот, сторонники «наступательной политики», включая членов Китайской Ассоциации, приветствовали оккупацию Британией Вэйхайвэя как ответную меру. Согласно информации Стааля от 2 марта 1898 г., Харкуорт и Керзон одобрили ужесточение английской политики на Дальнем Востоке, которая, по их мнению, должна была базироваться на трех принципах: сохранение целостности и независимости Китая, защите договорных обязательств и безопасности свободной торговли [1083]. В то время как Солсбери и другие министры рассматривали эту акцию скорее как вынужденную меру для успокоения критиков в парламенте и прессе, Керзон и другие «форвардисты» назвали решение о занятии китайского порта «объявлением с нашей (британской. — Е.С .) стороны, что мы не оставим поле в Северном Китае нашим конкурентам, но продолжим требовать равного голоса в защите наших интересов в этом регионе, а также в определении будущего Китая» [1084]. Как докладывал Стааль Муравьеву, Уайтхолл собирается «ударить Россию ножом в спину» на Дальнем Востоке, заключая с Китаем договор о долгосрочной аренде морской базы в Вэйхайвэе, расположенной в Чжилийском заливе напротив русского Порт-Артура [1085].

Некоторые историки справедливо полагают, что русофобия в Британской империи оказала все же влияние на стремление Солсбери прийти к соглашению с царским правительством по проблемам Дальнего Востока [1086]. Негативный образ России в сознании представителей властной элиты Соединенного Королевства формировался не только благодаря преувеличенной русской опасности Британской Индии, но и стремлению «царизма» получить черноморские проливы и поучаствовать в дележе цинского наследства [1087]. Чтобы проиллюстрировать эту взаимосвязь, достаточно, например, упомянуть о впечатлениях военного атташе в Лондоне полковника Н.С. Ермолова, который указывал на несколько парадоксальное восприятие политиками и военными пресловутой угрозы со стороны Российской империи: «Им всё кажется, что война с Россией — это морские операции их Тихоокеанской эскадры и более ничего. — докладывал Ермолов в Главный штаб 21 марта 1898 г. — Затруднения Англии в Индии (горцы, неподготовленность театра, чума, безденежье, бедность) более чем когда-либо дают России возможность удержать Англию от враждебных против России действий на Крайнем Востоке» [1088].

Учитывая динамику Большой Игры, не приходится удивляться, что российские бюрократы и интеллектуалы платили британцам той же монетой. Типичным представляется взгляд также военного атташе, но на этот раз Соединенного Королевства, полковника У. Уотерса, который дал следующую характеристику англофобии в России: «Чувства русских по отношению Великобритании горячи почти сверх всякого понимания. Действительно, мне не раз говорили, что враждебность к нам (британцам. — Е.С .) теперь сильнее, чем это было во времена Крымской войны, причем враждебность не ограничивается взрослыми людьми какого-либо сословия. Наоборот, она всеобща и ее внушают школьникам, подрастающему поколению, которое выражает и ощущает ее… Как нацию нас уважают, но недоверие, о котором уже упоминалось, и которое существовало перед японо-китайской войной, не показывает признаков уменьшения и ощутимо как у англофилов, так и у англофобов. Как часто нам говорят: «Мне нравятся англичане, но я ненавижу их политику». Стоит только сожалеть, что подозрительность относительно британских замыслов цветет пышным цветом, даже приносит плоды, и гораздо более, чем ранее, укоренена в национальном сознании» [1089].

К счастью, здоровый прагматизм и добрая воля все же брали верх в англорусских отношениях, по крайней мере, тогда, когда Петербург и Лондон решали сообща текущие вопросы международной жизни. Результатом достижения компромисса, например, на Дальнем Востоке явилось соглашение по разграничению сфер строительства железных дорог в Китае, подписанное двумя сторонами 28 апреля 1899 г., которое с полным правом можно считать еще одним шагом к прекращению Большой Игры. Договоренность устранила опасность столкновения российских интересов с британскими в бассейне Янцзы и в северо-восточных провинциях Цинской империи [1090].

Но даже такие ограниченные в пространственном аспекте компромиссы вызывали отторжение у «ястребов» при петербургском дворе, настаивавших на проведении политики полного вытеснения англичан из Восточной Азии, для чего предлагалось поставить пекинское правительство в полную зависимость от российских военных инструкторов, советников, займов и концессий.

Активность держав вокруг сфер влияния в Поднебесной совпала по времени с подготовкой и началом англо-бурской войны, а также реформами, проводившимися Керзоном, а позднее и Китченером в Британской Индии. В ответ, как уже говорилось выше, Николай II повелел усилить войска Туркестанского военного округа. Одновременно хорошо известный читателю ориенталист М.И. Венюков был направлен в двухгодичную командировку на Дальний Восток с целью выяснения ситуации и сопоставления британских действий там с мероприятиями, которые осуществляло индийское правительство [1091].

Несмотря на текущие осложнения в российско-британских отношениях, наиболее трезво мыслящие и прозорливые политики Соединенного Королевства, как, например, лорд Розбери, продолжали выступать за достижение согласия с Россией, которое позволило бы урегулировать спорные вопросы в Азии [1092]. Стремление преодолеть русофобию наблюдалось на протяжении 1890-х гг. и в кругах общественности. Так, Роберт Уотсон, президент Национальной либеральной федерации, основал Общество друзей российской свободы, члены которого издавали журнал Свободная Россия . В его публикациях проводилось различие между авторитарным самодержавным режимом и российской интеллектуальной элитой, а также простым народом [1093]. Еще один общественный деятель, генерал-майор в отставке Эдвард Казелет создал в начале 1890-х гг. Англо-русское литературное общество. Он председательствовал в нем более тридцати лет до своей кончины в 1923 г. Показательно, что с российской стороны два великих князя — Георгий и Константин, патронировали эту организацию, а Николай II дважды принимал ее членов в 1896–1897 гг. [1094]

Позитивные тенденции, пробивавшие себе дорогу в отношениях двух империй, побудили Муравьева 15 июня 1898 г. в беседе с послом О'Коннором заверить его, что российское правительство желало бы культивировать дружеские отношения с Великобританией, особенно в делах Дальнего Востока. Упомянув, что Россия не стремится к концессиям в бассейне Янцзы, министр иностранных дел отверг причины, по которым «дух скрытого, а еще меньше и военного антагонизма продолжал бы существовать между двумя странами» [1095].