Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Меморандум о ситуации на Дальнем Востоке, подготовленный полковником Генерального штаба В. Альфтаном, содержал утверждение о том, что только Корея смогла бы обеспечить Россию желаемым всепогодным морским портом на Тихом океане со всеми вытекающими преимуществами. «Наша дорога в Корею проходит через Маньчжурию, — подчеркивал эксперт. — Корея — цель, тогда как Маньчжурия остается лишь средством к достижению цели» [1050]. Другой военный аналитик князь Волконский призывал правительство установить над Кореей российский протекторат по примеру Бухары [1051]. А генерал-майор Н.М. Чичагов, временно исполнявший обязанности начальника штаба Приамурского военного округа, в своем докладе, датированном 1898 годом, называл Японию наиболее реальным кандидатом в союзники Великобритании, обращая внимание высшего руководства на принятую японским правительством программу ускоренной модернизации и перевооружения сил армии и флота, которая, по его мнению, должна была завершиться к 1903–1904 гг. Дальнейшие события подтвердили этот прогноз [1052].

Суммируя точки зрения российских политических и военных обозревателей на дальневосточный курс петербургского Кабинета, следует также иметь в виду нюансы в их подходах. Некоторые из них жестко критиковали цинские власти и призывали царское правительство все же пойти на соглашение с Японией, как до, так и особенно после войны 1894–1895 гг. [1053]Другие предсказывали возникновение паназиатской империи под эгидой России с Маньчжурией в роли индустриального сердца [1054]. Раздавались также голоса, которые запугивали обывателей так называемой «желтой угрозой». Это словосочетание, введенное в оборот публицистом И.С. Левитовым в серии памфлетов с разоблачением якобы зловещих признаков наступления азиатов на Европу [1055]. Наконец, ряд авторов предостерегали россиян против возникновения у дальневосточных границ империи марионеточного государственного образования под эгидой Японии наподобие действительно созданного впоследствии Маньчжоу-Го, которое существовало под японским протекторатом с 1932 по 1945 г. [1056]

9 июня 1896 г. Московский протокол, подписанный русскими и цинскими дипломатами, предоставил России исключительные права на строительство железной дороги через Маньчжурию. В соответствие с его статьями, Пекин был обязан консультироваться с Петербургом по наиболее важным вопросам своей политики, а царское правительство учреждало Русско-Китайский банк для финансирования новых проектов и получало возможность направить военных инструкторов не только в Китай, но и Корею [1057]. Общеизвестно, однако, что различные точки зрения и межведомственная борьба группировок в высших эшелонах российской власти серьезно затрудняли проведение выверенного политического курса на дальневосточном направлении. Поэтому вскоре после заключения фактически антияпонского по своей направленности союза между Россией и Китаем, царская дипломатия в лице посла барона Р.Р Розена пошла 25 апреля 1898 г. на подписание отдельного соглашения с Японией по Корее, противоречившего некоторым статьям Московского протокола [1058].

Если часть европейских интеллектуалов рассматривали продвижение России в северо-восточной Азии как упреждающий маневр в отношении Китая и Японии, британцы связывали его с политикой окружения Индии государствами, зависимыми от России и враждебными Англии, что грозило нарушением баланса сил, существовавшим в дальневосточном регионе с середины XIX в. [1059]

Однако среди политиков, общественных деятелей и журналистов имелись и другие точки зрения. Так, Керзон указывал главным образом на негативные геополитические последствия глубокого проникновения России в хинтерленд Поднебесной империи. Комментируя ситуацию в этой части Азии после завершения японо-цинской войны, он отмечал: «Именно Россия угрожает ее (Цинской империи. — Е.С .) границам в Восточном Туркестане и на Памире, Россия, которая постоянно под предлогом научного изучения покушается на Тибет, Россия, чья тень нависает над Кореей, Россия, которая строит великую Транссибирскую железную дорогу, способную позволить ей доставлять войска в любой пункт границы с Китаем, протяженностью 3 тыс. 500 км» [1060].

Керзон обращал внимание правительства на осложнения, которые возникнут для коммерческого судоходства и военно-морской деятельности в бассейне Янцзы, а также на Желтом море, если Россия будет в состоянии дислоцировать корабли своей Тихоокеанской эскадры в порту Лазарева или Фусане на Корейском полуострове. Характерно, что члены Китайской Ассоциации единодушно поддержали эту точку зрения [1061]. По словам отставного вице-адмирала Чарльза Бересфорда, одного из рупоров этой группы, который совершил поездку по английским сеттльментам в Шанхае, Гонконге и других портовых городах Китая в 1897–1898 гг.: «Британские торговцы указали, что, если Россия открыто аннексирует Маньчжурию, Корея будет отрезана и попадет под ее (России. — Е.С .) полную власть; Монголия будет легко поглощена, а вместе с ней и обширные пространства для скотоводства, необходимые Китаю. Это позволит России контролировать орды иррегулярной кавалерии, которые до недавнего времени опустошали весь Китай, и также даст им (русским. — Е.С .) контроль над многими миллионами закаленного и выносливого населения, которое нужно только натренировать и дисциплинировать, чтобы использовать в качестве наилучших в мире солдат. Они (британские торговцы. — Е.С .) также подчеркнули, что, если Россия овладеет этими территориями, то ничто не сможет остановить ее продвижение с севера Китая к его центру, а из центра — к Индии, парализуя тем самым английскую торговлю и предпринимательство» [1062].

Хорошо знакомый читателю заведующий внешнеполитическим отделом газеты Таймс В. Чайрол также испытывал страх перед «русской лавиной» в Восточной Азии, сметающей на своем пути британские порядки при содействии местных народов. Он был глубоко убежден, что в случае выступления России в роли «патрона» Цинской империи, этот «больной человек» Дальнего Востока «окажется в коллапсе, а его наследство будет присвоено царизмом соответствующим образом» [1063].

Более широкую интерпретацию данной проблемы можно найти в эссе Альберта Бевериджа, американского журналиста, который высказал свои суждения о дальневосточной политике России на страницах памфлета, вышедшего из печати в 1903 г. Его метафорическое описание русского натиска, безусловно, заслуживает упоминания в связи с Большой Игрой: «Итак, русское наступление — это финансовое и коммерческое движение от Владивостока, напоминающего Гибралтар, на севере вдоль берегов Тихого океана вплоть до самой цитадели английского влияния на крайнем юге Китая. Это также и дипломатическое наступление через провинции Королевства цветов (Кореи. — Е.С .) все туда же на крайний юг. Это наступление торговыми судами и боевыми кораблями из Одессы в Порт-Артур (после его аренды Россией, о чем речь пойдет ниже. — Е.С .); русскими крестьянами, создающими хозяйства и постоянное жилье в бассейне Уссури, богатой плодородными землями, и даже в пределах Маньчжурии; городами и поселками в самом ее сердце, которую до настоящего времени все мудрейшие государственные деятели мира считали, хотя и не без опасений, исконно китайской территорией» [1064].