Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Этот меморандум, во многом основанный на информации, собранной ранее британскими путешественниками и секретными агентами, открыл возможность для официального визита туда сэра Т. Форсайта, речь о котором уже шла ранее. В отличите от Шоу и Хэйуорда его поездка была официально санкционирована министерством по делам Индии и вице-королем лордом Майо [475]. По словам старейшин и влиятельных купцов, с которыми Форсайт встретился в Ладакхе (Кашмир) перед отъездом в Кашгарию, Якуб-бек не скрывал-де стремления всячески поощрять торговлю с британскими подданными. Но в то же время правитель Йеттишара серьезно опасался наступления русских под предлогом оказания военной поддержки империи Цин для реставрации ее власти. Известные прецеденты вторжения казаков на территорию Кашгарии в 1859 и особенно в 1867 гг., когда царские эмиссары предлагали Якуб-беку установить прямое сообщение через перевалы Тянь-Шаня между Верным в Семипалатинской области и г. Кашгар, вызывали тревогу правителя, объявившего себя вскоре эмиром с согласия турецкого султана. Но еще более важным являлось то, что русские, по мнению Якуб-бека, были осведомлены о его плане добиться признания державами «буферного» статуса его владений по примеру Афганистана [476].

Чтобы избежать предлога для вмешательства русских в дела Йеттишара, Форсайт должен был согласно полученным им инструкциям убедить новоявленного эмира занять более осторожную позицию по отношению к России [477]. И хотя английский представитель опустил этот эпизод в своем отчете для лондонского Кабинета, российские агенты информировали Петербург о батарее горной артиллерии и 10 тыс. винтовок, которые Форсайт предложил доставить владыке Кашгарии в качестве дара индийского правительства [478].

В то же время почти все российские эмиссары, прибывавшие ко двору Якуб-бека, будь это капитан Рейналь в 1868 и 1875 гг., капитан Каульбарс в 1872 г. или капитан Куропаткин двумя годами позже, предпринимали попытки не допустить консолидации его государства на границах Русского Туркестана. Несмотря на то, что посланники эмира, которых он периодически направлял с визитами вежливости в Петербург на протяжении 1869–1873 гг., убеждали Александра II в стремлении их повелителя поддерживать дружественные отношения с великой Российской империей, царское правительство проявляло понятную сдержанность [479]. Таким образом, у современников создавалось впечатление, что официальный Петербург просто использует Якуб-бека как «пешку» на «шахматной доске» Большой Игры для того, чтобы заставить как китайцев, так и англичан смириться с усилением постоянного присутствия русских в этой части Азии. Кроме того, для России было крайне важно ограничить влияние Османской империи на Якуб-бека, поскольку султан специальным указом взял Йеттишар под свое покровительство и даже послал туда нескольких военных инструкторов для обучения армии новоявленного эмира [480].

Возникновение крупного тюркского государственного образования вслед за восстанием уйгуров и дунган не могло не отразиться на восприятии ситуации военными администраторами Сибири и Туркестана, которые энергично выступали против выжидательного образа действия на границах с Йеттишаром. «Пришло время оставить осторожную политику по отношению к Восточному Туркестану», — заявил, например, генерал-губернатор Восточной Сибири граф Н.Н. Муравьев-Амурский на совещании под председательством Милютина в сентябре 1870 г. Предложение о срочном занятия Урги и Улясутая — крупных центров на территории Внешней Монголии — было изложено им в письме военному министру 23 декабря того же года [481]. Не стоит поэтому удивляться, как резонно заметил один из зарубежных историков, что «возможность вторжения Якуб-бека в долину реки Или при поддержке Британии стимулировала превентивный удар, нанесенный Кауфманом». Еще одной причиной возникновения кризиса вокруг этой области, по мнению английского историка, вероятнее всего стало запланированное Петербургом окружение территорий, населенных монголами-ойратами, владениями, зависимыми от России [482].

Непосредственным поводом для приказа Кауфмана командующему войсками Семиреченской области генерал-майору Г. А. Колпаковскому оккупировать верхнюю часть Илийской долины и горные проходы в Тянь-Шане явилось разорение отрядом восставших дунган российской торговой фактории в Кульдже летом 1871 г. И хотя в правительственных кругах Петербурга некоторое время дебатировался вопрос о том, помогать или нет империи Цин в процессе восстановления контроля над мятежной провинцией, а в 1872 г. было даже подписано торговое соглашение с Якуб-беком и учреждено консульство России в Кашгаре с функциями политического агентства [483], победило мнение о необходимости представить вторжение царских войск в пределы Поднебесной империи как вооруженную акцию по наведению порядка в пограничных районах совместно с цинскими властями [484]. При этом посланник Поднебесной в Петербурге получил заверения царского МИДа в том, что после восстановления спокойствия в долине Или русские оккупационные силы будут немедленно выведены из Кульджинской области, а вся занятая ими территория возвращена империи Цин при условии надлежащего управления и недопущения вылазок вооруженных групп [485].

Любопытно процитировать основные пункты инструкции русскому консулу в административном центре Восточного Туркестана, полномочия которого после возвращения цинских властей были ими подтверждены: «Обязанности агента нашего в Кашгаре будут распадаться на два отдела:

А. Покровительство русской торговле в Иеттишаре и охрана интересов пребывающих во владениях Бадаулета (официальный титул, принятый Якуб-беком. — Е.С .) русских подданных.

Б. Наблюдение за ходом политических событий в крае и отношений Кашгара к соседним странам и к Великобританскому правительству....» [486]

Чтобы закамуфлировать истинные стратегические цели царского правительства, некоторыми военными обозревателями, как, например, Л.Ф. Костенко, был сочинен миф о стремлении подавляющего большинства мусульман Восточного Туркестана перейти из китайского в российское подданство [487]. Однако цинская военно-политическая элита, очевидно, не разделяла это мнение. Как докладывал императору опытный полководец и влиятельный государственный деятель, победитель тайпинов генерал Цзо Цзун-тан 12 апреля 1875 г., «оккупация Или русскими произошла в момент, когда мы были заняты внутренними беспорядками. Они заявили, что пришли, чтобы сохранить город (Кульджу. — Е.С .) для китайцев, но их настоящий мотив был грабеж. Им было известно, что территория Или необычайно богата и что она расположена вблизи их южной границы, поэтому они могли прийти и уйти без особых проблем» [488].