Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Углубленное изучение этой проблемы привело многих авторов к выводу о том, что ряд похожих черт обеих систем колониального правления — британской и русской, обусловленных стремлением модернизировать традиционные восточные общества, исходя из цивилизаторской миссии, все же не делают их тождественными [540]. Подчеркивая это обстоятельство, необходимо назвать несколько причин: упоминавшееся запаздывающее социально-экономическое и политическое развитие России в сравнении с Великобританией, существенные отличия в их географическом положении и принципах функционирования государственной власти, конфессиональные противоречия и т. д. Данный список, очевидно, может быть дополнен, но для нас важно обратить внимание на специфику Русского Туркестана и Британской Индии. Если в первом случае относительно низкая плотность населения препятствовала ускоренной аккультурации степей и пустынь, то во втором, наоборот, английские власти вынуждены были учитывать демографический фактор в связи с проблемой голода и массовых эпидемий в климатических условиях влажных тропиков. Не стоит упускать из виду еще одно важное обстоятельство: как известно, британская администрация утвердилась на землях бывшей Могольской державы в результате длительной борьбы не только с местными правителями, но сначала с португальцами, а затем французами. Россия же не имела серьезного соперника в Туркестане, за исключением все тех же англичан, и поэтому хронологические рамки его подчинения царской власти оказались сжатыми. Наконец, экономическое значение Индии для Туманного Альбиона в рассматриваемый период, как говорилось выше, значительно превосходило роль Центральной Азии в хозяйстве Российской империи вплоть до начала XX в.

Резюмируя, можно предположить, что российская модель колониального управления, хотя и не такая прогрессивная, как британская, оказалась более адаптированной к политическим и экономическим реалиям традиционных обществ. Относительно первого аспекта укажем на более понятный для азиатских народов принцип авторитарного правления, а в связи со вторым отметим чужеродность идеи свободной конкуренции для доиндустриальных социумов, основы формирования связей внутри которых отличались от европейских стран. Как справедливо характеризовал экономические условия, типичные для азиатских деспотий, один американский синолог, «коммерция в торговых портах Внутренней Азии или вдоль побережья Китая регулировалась, по крайней мере, теоретически, в соответствии с установлениями, которые были внутренне несовместимы с возможной эволюцией рыночного механизма по известному закону соответствия спроса и предложения. Этот механизм не мог существовать в рамках ограничений, затруднявших доступ на рынок и «цены», по которым совершался обмен» [541].

Справедливости ради укажем, что, помимо обоюдной критики, на берегах Темзы и Невы даже в период обострения соперничества были слышны голоса в поддержку русско-британского диалога по проблемам Востока. К примеру, Ф.Ф. Мартенс, один из лучших российских юристов-международников, задавался вопросом: «Кто получит выигрыш от постоянной борьбы России и Великобритании в Азии?» Пытаясь найти ответ, он фактически пришел к мысли о неизбежности в перспективе взаимного сближения: «Чем более Англия и Россия будут проникнуты чувством солидарности их обоюдных интересов, чем более они будут убеждены, что отличительная черта цивилизации заключается в духе совместной деятельности ради одной высокой цели, тем более сделаются прочными основы их господства над азиатскими народами и станут более действенными гарантии всеобщего мира в Европе и в Азии» [542].

Близкие соображения высказывались и в брошюре анонимного английского автора, призывавшего обе империи объединить усилия для распространения цивилизации на пространствах Евразии: «Россия и Британия — две великие державы, которые могут сделать друг другу много хорошего и плохого, и поэтому они имеют все основания быть друзьями. При наличии дружественных отношений они приобретут все и ничего не потеряют. Объединившись, они станут достаточно сильными, чтобы установить мир и безопасность на более чем половине планеты, даже если шумный колосс на западе (США. — Е.С .) полностью достигнет своего угрожающего размера. Если Россия будет с нами, кто осмелится выступить против нас, либо против нее. Союз с ней является условием успеха нашей империи в жизненно важных вопросах защиты от китайской и египетской опасности Индии. Пускай, следовательно, англичане не будут слишком привередливы. Русская культура и мораль действительно не на уровне Германии и в некоторых отношениях ниже французской и американской. Но недостатки России свойственны первой юности, а не испорченной старости. Она осознает свои дефекты и полна желания учиться у более зрелых (государств. — Е.С .) Она определенно самая прогрессивная из континентальных европейских стран. И, прежде всего, она стремится более любой другой державы идти по пути прогресса, ориентируясь на Англию и учась у Англии» [543].

К сожалению, оптимистические оценки и прогнозы, подобные приведенному выше, казались многим наблюдателям в описываемый период утопичными, поскольку суровая действительность соперничества и даже конфронтации продолжали формировать восприятие политиками окружающего мира. Так, скажем, как явствует из переписки лордов Солсбери и Нортбрука, которые занимали посты соответственно министра по делам Индии и вице-короля, первый был убежден, что петербургский Кабинет не способен эффективно контролировать своих генералов в Центральной Азии, в то время как афганский эмир и персидский шах оставались, по его мнению, исключительно коррумпированными властителями, что могло быть использовано русскими военными администраторами на местах. Поэтому Солсбери обращался к Нортбруку с настоятельной просьбой «быть готовым двинуться на Герат, также как пруссаки совершили марш на Париж», имея в виду стратегический маневр немцев в войне против французов [544].

Прибыв в Лондон с государственным визитом в мае 1874 г., Александр II и Горчаков вручили своим собеседникам ноту, в которых предложения о развитии диалога по проблемам Среднего Востока сочетались с жалобами на активность англичан в Кашгарии, Северной Персии и центральноазиатских ханствах, будто бы имевшую цель настроить мусульман против русских [545]. В ответ Дизраэли и министр иностранных дел лорд Дерби обвинили Россию в постоянных нарушениях договоренностей по азиатским делам, включая соглашение Грэнвилл — Горчаков. 2 июня премьер-министр сообщил лорду Солсбери: «Я не уверен в возможности достижения какого-либо эффективного договора с Россией» [546]. В свою очередь министр по делам Индии отправил Нортбруку послание следующего содержания: «Может быть, это и верно, что Россия не может вторгнуться в Индию и что афганцы, если Россия будет их подстрекать к такому вторжению, будут разбиты. Однако истинная причина для беспокойства состоит в том, что если Россия действительно оккупирует Афганистан войсками или «дипломатически», за ней придется наблюдать, используя большие силы; другими словами, она будет сковывать значимую часть небольшой британской армии» [547].