Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

В самом конце XIX в. офицер Генерального штаба В.Т. Лебедев вслед за Марвиным составил из них брошюру, содержание которой позволяет уяснить три главных мотива русского вторжения в Индию: вытеснение Англии из Среднего Востока, установление контроля за коммуникационными линиями между Европой и Азией, а также получение доступа к незамерзающему морскому порту. «Результатом наших побед над англичанами», — подчеркивал автор, — может быть образование или русско-индийской монархии (sic!), или союза государств под покровительством России, или, наконец, сохранение власти англичан при условии тесного союза России с Великобританией» [844]. Издание было переведено на английский язык и прилежно изучалось штабными офицерами англо-индийской армии. Интересно, что спустя двадцать пять лет Ф. Раскольников, высокопоставленный советский военный и дипломатический чиновник, критиковал эти цели как абсолютно утопические по тем же причинам, какие часто упоминались в трудах дореволюционных аналитиков. «Можно вообразить, какое зрелище представляли бы царские генералы в роли апостолов индийской революции», — иронично писал Раскольников в одном из номеров журнала Новый Восток за 1923 г. [845]

Чтобы регулярно получать сведения о ситуации в соседних странах, военные администраторы на местах осуществляли постоянный мониторинг действий индийского правительства по подготовке к гипотетическому вторжению царских войск [846]. Например, начальник штаба Закаспийской области генерал-лейтенант Проценко сообщал в Петербург осенью 1892 г. о строительстве укреплений, прокладке телеграфных линий и сооружении шоссе с твердым покрытием. Подготовка вспомогательных подразделений туземных войск и реорганизация структуры англо-индийской армии также доказывали активность Калькутты в процессе усиления обороны Раджа . «Все это производится Англией, очевидно, по одной общей идее или общему плану, явно направленному против России; исполняется с большей, чем обыкновенно поспешностью как бы в предвидении близкого кризиса в англо-русских отношениях», — отмечал автор докладной записки [847].

На рубеже XX в. внимание Петербурга привлек план лорда Керзона о реорганизации регулярных и вспомогательных частей англо-индийской армии в соответствие с тремя основными принципами. Хорошо понимая острую необходимость реформ, вице-король объявил о своем намерении покончить с дислокацией регулярных войск вдали от баз снабжения, передать функции полицейского патрулирования местности вспомогательным отрядам, набранным из числа местных жителей и обученным британскими инструкторами, а также развернуть строительство железных дорог и шоссе, чтобы соединить войсковые базы и лагеря с административными центрами северо–3ападной Индии [848]. Инициированная Керзоном реорганизация разведывательной службы индийского правительства произвела сильное впечатление на военные власти Русского Туркестана. В ноябре 1901 г. административная реформа вице-короля, которая предусматривала слияние Пенджаба с соседней зоной племен вплоть до «линии Дюранда» вызвала замешательство петербургского Кабинета. «Пока мы управляем Индией, мы являемся самой великой державой в мире, — объяснял Керзон свой реформаторский пыл в письме к будущему премьер-министру А. Бальфуру в 1901 г., — если мы потеряем ее, то скатимся прямо в третьеразрядные государства» [849]. По словам историка, политика Керзона в Индии была направлена на то, чтобы сделать страну «гомогенной по составу вместо гетерогенной смеси», и этого, как он свято верил, можно было достичь только с помощью сильного центрального правительства, которое контролировало ситуацию во владениях магараджей. Вот почему вице-король «ликвидировал внутренние различия в принципах управления, унифицируя также системы образования и сбора налогов» [850].

В этой связи возросло значение разведывательной деятельности, осуществляемой на территории Индостана как дипломатами, так и военными. Например, годовой бюджет российского консульства в Бомбее, начавшего работу 22 ноября 1900 г., составлял 22 тыс. 500 руб., включая 5 тыс. 250 руб. на осуществление шпионажа [851]. В сентябре 1900 г. управляющий министерством иностранных дел В.Н. Ламздорф поручил статскому советнику В.О. Клемму, который предназначался на должность генерального консула в Бомбее, добывать, сопоставлять и анализировать информацию о политической ситуации и военно-морской активности англичан а Аравийском море. «Индия имеет первостепенное значение для нас (русских. — Е.С .), потому что она остается наиболее уязвимым пунктом Британской империи, — констатировал Ламздорф в инструкциях Клемму. — По имеющейся в нашем распоряжении информации, — продолжал он, — эгоистичная политика Великобритании в Индии и высокомерное отношение англичан к туземным жителям по-прежнему вызывают глубокую ненависть многомиллионного населения Индии к их правителям» [852]. В свою очередь генеральный консул сообщал в Петербург, что «англо-индийская администрация считает, что основания британского управления Индией лежат не в воображаемой благодарности народа, но исключительно в многочисленных кастовых предрассудках и различиях между ее племенами» [853].

Неслучайно офицеры русского Генерального штаба продолжали сочетать официальные поездки в Индию и конфиденциальные миссии под прикрытием журналистской и научной деятельности, а также проведения досуга (альпинизм, охота). Только между 1897 и 1904 гг. командировки с разведывательными целями в пределы Индостана совершили подполковники Серебренников и Корнилов (совместно), подполковник Полосов, капитан Новицкий и тогда еще штабс-капитан Снесарев. Регионом, который по понятным причинам представлял для них главный интерес, выступал Кашмир и северо–3ападное пограничное пространство, куда они имели доступ после получения санкции правительства Индии. Фокусируя свое внимание на политических и военных аспектах, российские офицеры попутно занимались описанием природных условий, обычаев и традиций в тех местностях, через которые пролегал их путь [854].

Что же касается секретных эмиссаров, которые направлялись в пределы Британской империи, то есаул Д.И. Ливкин, знаток восточных языков, может быть указан в качестве одного из типичных их представителей. Переодетый в костюм персидского торговца драгоценными камнями по имени Мохамед Хасанов, он сумел скрытно проникнуть на территорию Раджа через Мадрас в конце 1898 г. Ливкину принадлежала заслуга создания в Хайдарабаде целой сети агентов с помощью мусульманских купцов. Наряду со сбором сведений об эпидемиологической обстановке в северных штатах Индии, где как раз свирепствовала чума, ему удалось получить важную информацию политического характера. Секретные донесения Ливкина в Петербург способствовали переоценке политиками и военными чинами реального положения дел в различных областях Индостана. В итоговом отчете он констатировал: «Надо признать господство англичан очень прочным, так как организация в смысле поддержания своей власти у них образцовая. Возникни где-либо частичное восстание или мятеж, немедленно, благодаря целесообразной передислокации войск и рельсовым путям, в данной местности будет сосредоточено нужное для подавления мятежа количество войск. Несмотря на то, что присутствие англичан в Индии мало заметно, надзор их повсюду сильно чувствуется» [855].