Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Сам Чайрол также уделял много места анализу информации о личном составе казачьей бригады в своих публикациях, посвященных анализу ситуации на Среднем Востоке в связи с проблемой обороны Индии. По его мнению, все закончившие службу в бригаде кавалеристы направлялись затем в провинции, продолжая служить в качестве «телохранителей губернаторов, агентов российского влияния и получателей сведений, интересовавших их русских покровителей» [878]. Поэтому имеются все основания полагать, что к началу XX в. бригада превратилась в непременный атрибут персидской политической сцены, и этот вывод подтверждается воспоминаниями человека, который командовал ею на протяжении нескольких лет — генерал-майора В.В. Косоговского [879]. Вполне понятно, что эта боевая единица оставалась важнейшим рычагом давления России на шахское правительство, хотя современники указывали на постоянные трения между российскими посланниками в Тегеране и командирами бригады. «Она подчиняется русскому генералу на службе шаха, — писал один французский исследователь в начале XX в., — и этот генерал докладывает непосредственно военному министру подобно тому, как директор Русско-Персидского банка подчиняется напрямую министру финансов» [880].

Со своей стороны, британцы пытались превратить Персию в буферное государство со стабильным политическим режимом и восстановить свой несколько пошатнувшийся престиж в глазах местного населения. Так, в Мешхеде — одном из религиозных центров шиитов — англичане создали эффективно работающий центр сбора информации о Центральной Азии [881]. Чтобы укрепить свои позиции на севере Персии, в октябре 1887 г. Солсбери назначил сэра Генри Вольфа новым посланником в Тегеране. Его обязанности включали мониторинг северо-восточных границ Персии и оказание давления на правительство шаха с целью реформирования местных органов власти. Как справедливо подчеркнул один британский историк, Англия опасалась не могущества России, а, прежде всего, слабости Персии [882]. Однако на практике главная задача Вольфа состояла в том, чтобы противодействовать российскому влиянию путем распространения свободной торговли и побуждения шаха к политическим преобразованиям. Прибыв в Тегеран, Вольф предложил посланнику России князю Н. Долгорукому объединить усилия для подталкивания шаха к реформам. «Мне кажется, — писал британский представитель, — что, направляя эту страну по пути прогресса и помогая ей развивать свои ресурсы, два соседа (Россия и Британия. — Е.С .) могут иметь нейтральную территорию между своими границами, тогда как Персия получит выгоду от их поддержки и ощутимого влияния» [883].

Однако переписка царских чиновников демонстрирует прохладное отношение целого ряда дипломатов и генералитета к перспективам сотрудничеству с Великобританией по персидским делам, например, относительно сооружения железнодорожных линий. Этот вопрос получил всестороннее обсуждение во время лондонской встречи Стааля и Вольфа, а также в меморандуме последнего от 2 сентября 1889 г. о препятствиях на пути развития англо-русского диалога [884]. Оставляя в стороне детали переговорного процесса, следует констатировать, что Вольфу не удалось убедить царских чиновников в целесообразности для них поддержать осуществление политических реформ в Персии. К сожалению, официальные визиты шаха Насир-у-Дина в Петербург и Лондон, которые состоялись уже после аудиенции, полученной Вольфом у Александра III в октябре 1889 г., также не имели в этом плане серьезных последствий. Беседуя с Вольфом, уже упоминавшийся ранее британский посол в Петербурге Морьер объяснил коллеге, что его надежды на осуществление Англией и Россией совместной цивилизаторской миссии на Среднем Востоке далеки от претворения в жизнь. По его мнению, царское правительство представляет собой для находящихся в упадке азиатских наций что-то вроде путеводной звезды, а их нищета и отсталость лишь толкают такие нации «под крыло» российского императора [885]. Как будто подтверждая это мнение, 12 ноября 1890 г. Насир-у-Дин взял на себя обязательство перед Россией не строить железные дороги на персидской территории и не предоставлять концессий иностранным компаниям и частным лицам в течение десяти лет [886].

Справедливости ради, следует признать, что мнение Лондона по текущим персидским делам нередко входило в противоречие с точкой зрения Калькутты. Отчасти оно возникло из–3а принципа распределения ответственности между Форин офис, который отслеживал ситуацию в северных провинциях, включая столицу, и правительством Индии, которое реагировало на события в южных регионах страны и в Персидском заливе [887]. Это противоречие может быть проиллюстрировано ссылками на ставший классическим труд Дж. Керзона о проблемах Персии, который был опубликован в 1892 г. вскоре после возвращения автора из поездки по Среднему Востоку: «Россия считает Персию государством, которое временно можно потерпеть, над которым можно даже иногда посмеяться или приласкать, но в длительной перспективе, безусловно, обреченным. Она (Россия. — Е.С .) полагает будущий раздел Персии как перспективу, едва ли менее невыполнимую, чем достигнутый раздел Польши; и она уже ясно наметила себе долю, которую она потребует в этом случае» [888].

Однако среди российских государственных деятелей далеко не все были способны различать нюансы в подходе представителей различных партий и группировок внутри британской властной элиты к проблемам Среднего Востока. В частности, упоминавшийся А.М. Дондуков-Корсаков прогнозировал дальнейшую политическую экспансию англичан в Закаспийскую область вслед за коммерческим проникновением [889]. Другой военный администратор, генерал-майор А.Н. Куропаткин разделял серьезные опасения Дондукова-Корсакова относительно постепенного вытеснения российского предпринимательства из Персии благодаря энергичной деятельности британских бизнесменов. Посетив Тегеран со специальной миссией в 1895 г., Куропаткин докладывал Николаю II: «Несмотря на близость к нам персидского рынка, несмотря на то, что соседство России на 2 тыс. верст дает всем примыкающим к нашей границе персидским владениям спокойствие и сбыт произведений в наши пределы, мы не являемся полными хозяевами даже на северных рынках Персии. Большая же часть Персии по ввозу в нее иностранных произведений находится в сфере экономического влияния главным образом Англии, за исключением отчасти Азербайджана, где в последние годы начинает прочно укореняться немецкая торговля» [890].

Кроме активизации англичан на севере Персии, тревогу официального Петербурга вызывала их деятельность на юге страны — в Сеистане, через который царские войска также могли совершить вторжение на территорию Индостана в обход Герата [891]. С точки зрения начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф.Ф. Палицына, британская оккупация Сеистана явилась бы серьезным препятствием на пути возможного продвижения России к Индийскому океану [892]. Любопытно, что один немецкий специалист в области изучения российской правящей элиты сравнил Бендер-Аббас, важный стратегический порт на побережье Персидского залива, с Владивостоком — крупнейшей тихоокеанской базой России. Он прогнозировал строительство прямой транс-азиатской железнодорожной магистрали между Дальним и Ближним Востоком через Сибирь, Туркестан и Персию [893].