Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Согласно данным архивов, посещение Маската и Яска вспомогательным российским крейсером Нижний Новгород в сентябре 1893 г. открыло «новый фронт» британо-российского соперничества в азиатских странах [905]. Интересно, что лорд Нортбрук пророчески написал в одном из докладов для министерства по делам Индии за двадцать лет до этого события, что «попытка расширить территорию России или создать ее протекторат на берегах Персидского залива была бы такой прямой угрозой Индии, что она оправдала бы использование оружия с целью сохранения теперешнего нашего преобладания там». Поэтому еще в мае 1873 г. он выступил перед Кабинетом с инициативой объявить залив сферой исключительных британских интересов [906].

Спустя четверть века именно Дж. Керзон в качестве члена директората Англо-Персидской банковской корпорации и неформального лидера средневосточной группировки предпринимателей после своего назначения на пост вице-короля Индии возглавил «крестовый поход» под лозунгом закрытия вод залива для остальных держав [907]. Он и другие «форвардисты» полагали, что любое европейское государство, США или Япония нарушат британскую монополию в регионе, если к ним в руки перейдет узкая прибрежная полоска земли, военная база или угольная станция. Событие такого рода, по их мнению, непременно произведет впечатление на местных жителей и подорвет усилия англичан по укреплению административной вертикали в Индии. Керзон отмечал с сарказмом в своем труде по персидской проблеме: «Русский порт в Персидском заливе, эта голубая мечта многих патриотов с берегов Невы или Волги, даже в мирное время несет в себе элемент беспокойства в жизни залива, который нарушил бы хрупкое равновесие, созданное таким трудом, погубил бы торговлю, оцениваемую миллионами фунтов и открыл бы шлюзы для настроений беспокойных народов, слишком готовых перерезать друг другу горло» [908].

Стоит упомянуть, что интенсивность обмена посланиями между вице-королем и британскими политическими представителями в странах залива, такими как П. Кокс или полковник Р. Мид, значительно возросла в конце 1890-х — начале 1900-х гг. Тогда как они подробно информировали Керзона о текущей обстановке, вице-король направлял им инструкции, которые, надо признать, далеко не всегда соответствовали решениям лондонского Кабинета. В то же время Керзон предпринимал немалые усилия, чтобы привлечь внимание главы правительства и министра по делам Индии к текущим событиям, а именно, антитурецкому восстанию в Йемене, планам России получить угольную станцию в Кувейте, активности российских врачей на юге Персии в связи с эпидемиями чумы и холеры, а также намерениям Франции установить протекторат над Маскатом. В сентябре 1899 г. он представил свой план противодействия амбициям других держав на юге Персии посредством активной политики, включавшей применение военной силы, которая шла вразрез с осторожным курсом лорда Солсбери на международной арене [909].

Внезапный визит германского крейсера в Бушир во второй половине марта 1899 г. способствовал новой волне опасений со стороны британских представителей и членов правительства Индии, подготовивших план переброски более чем 8 тыс. английских солдат и офицеров и 3 тыс. туземных войск на театр бурской войны в течение 1899–1900 гг. [910]Слухи о претензиях России на получение исключительного права аренды персидского порта Бендер-Аббас, намеренно распространявшиеся в столицах Европы шахским правительством, еще больше усилили обеспокоенность Лондона и Калькутты. «Поступали неоднократные сообщения о присутствии русских и других иностранцев в различных районах залива; во многих случаях оно обусловлено незаконной торговлей оружием», — комментировали эксперты развитие ситуации в оперативных сводках для Керзона [911].

Ситуация обострилась после того, как в европейской прессе появились сообщения об эскадре французских боевых кораблей, прошедших через Ла-Манш в направлении Мадагаскара. «Джордж Керзон телеграфирует из Индии, что он предполагает здесь какой-то замысел в отношении Персидского залива и хочет, чтобы за ними (французскими кораблями. — Е.С .) было установлено негласное наблюдение», — писал один из высокопоставленных чиновников Уайтхолла своему сыну 2 ноября 1899 г. [912]Симптоматично, что эта новость совпала по времени с отправкой морским министерством России канонерской лодки с неглубокой осадкой в Персидский залив по инициативе посланника в Тегеране с целью продемонстрировать англичанам и местным правителям, что русские рассматривают доступ туда свободным для судов всех наций, несмотря на желание британского правительства превратить залив в «закрытое море», лежащее в сфере их исключительных интересов [913].

Упомянутая канонерская лодка совершила вояж по Персидскому заливу с заходом в важнейшие порты в апреле — мае 1900 г. За этим визитом последовали миссии трех русских крейсеров Варяга , Аскольда и Боярина (последнего в сопровождении французского боевого корабля Инфернет ), состоявшиеся на протяжении 1901–1903 гг. Одновременно торговые компании России открыли коммерческие рейсы в залив, первым из которых стало плавание судна Корнилов в феврале 1901 г. с грузом товаров для арабских шейхов. Министр финансов С.Ю. Витте настойчиво убеждал царя в необходимости учреждения прямых пароходных линий между русскими и персидскими портами [914].

Таким образом, действия России на морских подступах к Индостану в начале XX в. становились все более активными. Тревога англичан возросла вместе с заключением Петербургом новой торговой конвенции с Тегераном в феврале 1903 г., продолжением строительства Туркестанской железной дороги, предложением шейху Маската защиты со стороны российского флота, запросами шахского правительства об условиях приобретения угольных станций или гаваней в заливе. Как отмечал один из аналитиков в докладе для военного ведомства, «похоже, все (в России. — Е.С .) с оптимизмом ожидают, что, когда Ташкент — Оренбургская железная дорога будут закончена, либо близка к завершению, последует дальнейшее продвижение вперед, что будет, вероятно, означать ее продолжение через Персию к морскому порту как конечной цели» [915].

Дж. Керзон, как уже говорилось выше, был особенно пессимистически настроен относительно сохранения британского доминирования в Южной Персии на длительную перспективу. «Если российский морской порт будет сооружен в заливе и если российский флот (вполне вероятно вместе с французским) выйдет в Индийский океан, — писал он в министерство по делам Индии, — мы не сможем, либо для защиты нашей торговли, либо для безопасности наших берегов, ограничиться существующей ныне мощью Ост-Индской эскадры. Нам следует тогда привести порты на восточном побережье Индии в состояние более надежной обороны» [916]. Здесь необходимо иметь в виду, что вице-короля Индии, как и других видных британских политиков, смущал довольно прохладный прием со стороны Петербурга почти всех дипломатических инициатив юнионистского Кабинета, направленных на совместное решение региональных проблем. Характерно, что Николай II написал на полях донесения Стааля в ноябре 1901 г., то есть еще до окончания англо-бурской войны: «Я и пальцем не пошевельну, чтобы пойти на какое бы то ни было соглашение с Англией» [917].