Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Определенное значение для завершения Большой Игры на Среднем Востоке имела миссия Перси Сайкса, известного британского ориенталиста, который был командирован департаментом внешних сношений индийского правительства в Белуджистан и Сеистан. Та роль, которую играл этот регион в планах вице-короля Керзона и главнокомандующего англо-индийской армией генерала Г. Китченера, хорошо видна из их совместного меморандума, датированного августом 1903 г.: «Опасность окончательного русского утверждения в Сеистане (помимо больших возможностей, которые он предоставляет для атаки на Кандагар), как нам кажется, связана не с открытием маршрута вторжения в Индию через Белуджистан в направлении Синда, а в шансах, которые он дает для возмущения всего пограничного пространства от Сеистана через Мехран к морю. Россия уже занимается интригами через своих агентов на границе, и ситуация может легко получить развитие в плане возникновения таких же неприятностей, с какими мы уже сталкивались на пуштунской границе в Индии» [894].

По сведениям, собранным и проанализированным Сайксом в 1893–1894 гг., руководителям российских разведывательных структур удалось создать сеть информаторов и агентов влияния на юге Персии. В своих донесениях британский эксперт рекомендовал предпринять серию ответных мер для нейтрализации шпионской активности русских. Неслучайно вскоре он был назначен консулом в Мешхеде, где его главной обязанностью являлось наблюдение за всеми действиями вероятного противника на подступах к Британской Индии, используя доверенных лиц среди местного населения [895].

Тем временем Главный штаб России неоднократно информировал царя о замыслах англичан относительно сооружения круговой железной дороги из города Кум через Исфаган, которая позволила бы им взять под контроль большинство центральных и восточных провинций Персии. По данным различных российских консульств, правительство Индии намеревалось вдобавок построить несколько укрепленных постов в Белуджистане по типу сооружений аналогичного характера, возведенных ранее на ее северо–3ападной границе [896]. К этой информации добавлялись панические рапорты консула в Багдаде о том, что 85 % коммерческого оборота и почти все инвестиции капитала в регионе Персидского залива приходятся на долю британских подданных [897].

Кончина Насир-у-Дина в 1896 г. вызвала ожидаемую дестабилизацию внутриполитического положения в Персии. Британские дипломаты, к примеру, Г. Дюранд, испытывали тревогу перед неизбежной, как им представлялось, русской оккупацией Тегерана и северных прикаспийских провинций [898]. Однако в действительности ни Петербург, ни Лондон не готовы были нести бремя ответственности за поддержание территориальной целостности Персии. «Было бы намного лучше, — комментировал события Керзон, — если бы каждая из сторон играла в свою игру там, где их интересы абсолютно различны, вместо попыток добиться их общности, которая не существует и которая в любом случае может быть достигнута одной стороной за счет другой» [899].

Приход к власти наследника престола Муззафар-у-Дина не улучшил ситуацию. По всей вероятности, угроза распада Персии также как Османской империи и Китая повлияла на предложение лорда Солсбери Николаю II заключить соглашение по Черноморским проливам во время официального визита царя в Лондон осенью 1896 г. [900]Двумя годами позже это предложение было дополнено схемой раздела турецких и цинских владений, не встретившей, однако, позитивной реакции со стороны Петербурга, хотя и подвигнувшей Дюранда на модификацию концепции «сфер влияния» Англии и России, которую он в феврале 1899 г. изложил в меморандуме для юнионистского Кабинета. Примечательно, что даже Керзон, упрямо отвергавший возможность заключения какого бы то ни было соглашения с традиционным соперником Великобритании, признал, что, «если Россию можно было бы уговорить признать сферы интересов в Персии, то все бы нормализовалось, если нет, то Кабинету пришлось бы принимать меры для нейтрализации там активности русских» [901].

И все же скептики продолжали доминировать среди политиков, дипломатов и военных в обеих империях. Приведем образец критического подхода, изложенного С. Спринг-Райсом в донесении из Тегерана от 23 августа 1899 г.: «Похоже, что в Великобритании существует общая надежда, что Англия и Россия могли бы прийти к соглашению о сферах интересов в Персии. Наши представители здесь и местные жители смеются над этой идеей. Представляется абсолютно справедливым, что Россия не собирается захватывать какую-либо часть Персии; у нее достаточно забот в других местах и довольно территории в настоящее время. Но если она желает чего-то, то желает это целиком. Персия — это маршрут, по которому она намеревается достичь моря, а один конец дороги ни к чему без другого… Наилучшая политика для нее (России. — Е.С .) — постепенная подготовка почвы к распаду Персии и торможение ее прогресса. Ожидание шанса, когда Англия будет где-то занята, и его немедленное использование» [902].

Восприятие персидского вопроса в правящих кругах России, казалось, оправдывало такой скептицизм. «Мы (русские. — Е.С. ) стоим перед иной проблемой на Среднем Востоке, — провозгласила газета Новое Время в передовой статье от 13 ноября 1899 г. — Мы должны достичь океанского побережья, чтобы выйти на широкие просторы мировых транспортных путей в пункте, который расположен недалеко от европейской части империи. Вот почему кратчайший и наиболее прямой путь к океану пролегает через Персию» [903]. Аналогичным образом, 13 декабря 1902 г. министр иностранных дел Ламздорф проинструктировал А.К. Бенкендорфа, ставшего преемником Стааля в должности посла на берегах Темзы: «…В случае разграничения согласно стремлениям англичан взаимных сфер влияния обеих держав в Персии, Россия не приобрела бы никаких преимуществ, а между тем узаконила бы за Beликобританией гораздо большие права, чем те, коими она ныне пользуется. Поэтому императорское правительство неизменно уклонялось от всяких подобных сделок с Англией на почве персидских дел» [904].

Проникновение российских боевых кораблей в Персидский залив на рубеже XIX–XX вв. явилось еще одним неприятным сюрпризом для англичан в период их войны против буров. Если обратиться к истории появления европейских держав в заливе, то пальму первенства следует отдать португальцам, вслед за которыми к середине XVIII в. там обосновались британцы. На протяжении последней четверти следующего столетия представители Соединенного Королевства подписали ряд договоров с местными правителями — номинальными вассалами слабеющей Османской империи — султанами Омана, шейхами Бахрейна и Кувейта. Однако вскоре новые морские державы начали отправлять свои миссии в государства залива. За визитом японского военного судна в 1880 г. последовало плавание американского фрегата Бруклин , посетившего важный стратегический порт Бушир спустя шесть лет. На следующий год в заливе появились вымпелы австро-венгерского учебного корабля и итальянской канонерской лодки. В 1895 г. немецкий крейсер также бросил якорь в этих водах. Наконец, Франция приступила к отправке своих коммерческих судов в Персидский залив на регулярной основе.