Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Помимо затронутой в его меморандуме проблемы Тибета, речь о которой пойдет ниже, британские военные аналитики обращали серьезное внимание на связь между Памиром и регионом Черного моря через Закаспийскую область. Они рекомендовали Кабинету подготовить превентивную атаку на коммуникационные линии русских с трех направлений, включая удары по Батуму из района Черноморских проливов, закавказским владениям России с баз в Средиземном море через Малую Азию, а также Южному Туркестану из укрепленных пунктов в Персидском заливе через государство шаха [866]. Хотя наиболее влиятельные члены торийских и либеральных Кабинетов относились к этим проектам довольно скептически, почти все они были согласны с точкой зрения лорда Солсбери, которую он высказал Лэнсдауну в конце 1880-х гг.: «Даже одно поражение (англичан. — Е.С .) от рук России могло бы иметь катастрофические последствия для Индии» [867]. Тот факт, что сценарий «форвардистской» политики в интерпретации Солсбери всегда, или почти всегда, являлся прагматичным и умеренным, также следует принять во внимание, поскольку он действительно стремился продвинуть имперские рубежи на север ровно настолько, чтобы Афганистан, Кашмир или даже Персия могли бы получить своевременную помощь в случае наступления русских, а беспокойные племена в горах и других трудно доступных районах были бы поставлены под контроль администрации Индии [868].

Однако такой политический курс во многом определялся отношением восточных владык к европейцам как представителям иной, христианской цивилизации. Бесчисленные разведывательные сводки и меморандумы военных и гражданских администраторов на местах свидетельствовали о том, что Форин офис и правительство Индии постоянно подозревали ханов, эмиров и иных правителей в «двойной игре», а также в стремлении углубить противоречия между англичанами и русскими, чтобы получить дополнительные политические и экономические дивиденды. Типичным примером в этом плане выступал Абдур Рахман-хан, который, секретно переписывался с генерал-губернатором Туркестана все 1890-е гг., несмотря на клятвы и заверения о полном взаимопонимании между ним и вице-королями Индии. Неслучайно поэтому упоминавшееся решение Николая II о начале прямого дипломатического диалога с эмиром также как и проект сооружения железнодорожной ветки от Закаспийской магистрали к Кушке — самому южному населенному пункту Российской империи, одобренный в 1899–1900 гг., привели большинство членов Кабинета Солсбери, и особенно вице-короля лорда Керзона, в ярость [869].

Соответственно, англо-бурская война, как уже отмечалось выше, вызвала у царя и его окружения соблазн воспользоваться ситуацией, чтобы вернуться к прежним агрессивным замыслам относительно оккупации Герата и Бадахшана. Кончина эмира Абдур Рахмана в 1901 г. еще более осложнила ситуацию, вызвав дополнительную напряженность в англо-русских отношениях, поскольку вопрос о наследниках престола традиционно рассматривался Лондоном и Петербургом как ключевой с точки зрения сохранения преемственности договорных обязательств восточных владык. В случае с Афганистаном, сын умершего эмира по имени Хабибулла-хан, занявший кабульский престол и поощряемый царскими властями Туркестана, решил избавиться от связывающих ему руки прежних договоренностей отца с англичанами. «Сообщалось, — гласила одна из британских разведывательных сводок за июль 1902 г., — что между эмиром и русскими происходит переписка, одним из результатов которой стало стремление эмира освободиться от английского влияния, в обмен на которое Россия гарантировала свою помощь, если Афганистан подвергнется нападению британцев» [870].

Сведения подтверждали информацию о посланнике из России, который, как Столетов четверть века назад, якобы прибыл в Кабул, чтобы установить прямые дипломатические отношения между новым эмиром и Николаем II. В ответ на них А. Бальфур предложил временно воздержаться от контактов с Хабибуллой-ханом, вступив в переговоры непосредственно с Россией [871]. Однако лорд Керзон по собственной инициативе отправил в Кабул миссию во главе с Луисом Дейном, статс-секретарем по иностранных делам в правительстве Индии. Цель миссии заключалась в оказании давления на Хабибуллу-хана, чтобы принудить его к подписанию нового договора с взамен соглашений 1880 и 1893 гг. [872]Запугивая нового правителя будто бы готовившемся маршем царских войск на Герат и в то же время предлагая ему дополнительные финансовые субсидии, Дейну удалось все же склонить Хабибуллу-хана на сторону британцев. Нетрудно догадаться, что решающую роль сыграли поражения России в войне против Японии. Таким образом, новое соглашение между Калькуттой и Кабулом было подписано 21 марта 1905 г. [873]

Персия оказалась еще одним государством Среднего Востока, где Большая Игра вступила в завершающую стадию после урегулирования инцидента вокруг оазиса Пенде в 1885 г. и окончательной демаркации границы с Россией два года спустя. Однако ситуация вокруг этой страны обострилась, после того как шах пригласил Германию обозначить свое политическое и коммерческое присутствие на Среднем Востоке. Это предложение вызвало отправку первого немецкого посольства в Тегеран весной 1885 г. Тем не менее, Бисмарк все же отклонил просьбу шаха о командировании в Персию группы военных инструкторов, а также проект инвестирования германских капиталов в строительство железных дорог на ее территории [874].

Первые контакты между Берлином и Тегераном не остались вне поля зрения представителей России и Британии, так как политическое и экономическое проникновение Германии в Персию ставило под угрозу те права и привилегии, которых Лондон и Петербург смогли добиться от шаха за несколько десятилетий [875]. Так, к примеру, заключив с Тегераном торговое соглашение в 1883 г., царское правительство закрыло для свободного провоза товары из Европы, поступавшие на рынки Персии через Кавказ. Русско-Персидский и Англо-Персидский банки успешно действовали в столице страны и других крупнейших городах, а в 1890-х гг. там открыли свои представительства частные страховые компании и общества. Российские и британские предприниматели соревновались друг с другом за телеграфные и табачные концессии. Кроме того, в конце XIX — начале XX в. русские и англичане предоставили несколько крупных денежных займов шахскому правительству, поставив под свой контроль финансовую систему Персии [876].

В то время как британский флот господствовал в Персидском заливе и устье реки Карун — притоке Шат-эль-Араба, влияние России фактически преобладало в северных и центральных провинциях страны, причем его политическая составляющая во многом определялась той большой ролью, которую во внутренней жизни играла упоминавшаяся выше Отдельная казачья бригада. К середине 1890-х гг. это подразделение превратилось, пожалуй, в ведущую боеспособную единицу персидской армии, оставаясь в то же время личной конной гвардией шаха. В частном письме Валентину Чайролу, влиятельному и хорошо осведомленному обозревателю Таймс , британский посланник в Тегеране сэр Сесил Спринг-Райс оценивал значение бригады следующим образом: «Единственная дисциплинированная сила здесь — это 1000 казаков, вооруженных и подчиняющихся русским офицерам. Они могут взять Тавриз в один день, Мешхед — в два, Тегеран — в шесть. Если персы сделают что-нибудь к неудовольствию русских, последние двинут свои войска вперед. Мы можем только оперировать морскими портами в заливе (Персидском. — Е.С .), которые влияют на их положение в гораздо меньшей степени, чем они могут угрожать столице» [877].