Эмманюэль Ле Руа Ладюри - История регионов Франции

Помимо этого, социальная и моральная структура брака как основы баскского общества сильно опиралась на такие обычаи, как «шаривари», один из способов шумной борьбы, в частности, против повторных браков вдовцов, которые тем самым лишали молодых людей девушки; еще одним обычаем было насыпание кучи из муки, извести, соломы и папоротников (« бердурак »), соединявшей два дома незаконных любовников; такой обычай утверждал, от противного, законную силу настоящего супружеского союза [112] Desplat Christian, в кн. Bidart P . Société, politique, culture en Pays basque. Bayonne, Elkar, 1986. P. 195. . Баскская семья была также местом игровой подготовки к спортивной деятельности, и во главе предпочтений местных жителей стояла благородная пелота, игра в мяч: эта игра способствовала тому, чтобы простолюдины приобретали себе благородные бицепсы. А каталонцы в Испании были последователями Цицерона, «ораторами с Форума», в совершенстве владевшими всеми самыми блестящими оборотами их постлатинского языка риторики. Баски, напротив, охотно становились чемпионами, способными говорить, если представлялся случай, на разных языках физической силы. Эта традиция физического развития и силы обозначилась на западе Пиренеев еще со времен боев в Ронсевале, жертвой которых оказался злосчастный Роланд, и она долго существовала с тех пор. « Су fait la geste que Thuroldus declinet …» [113] Последний стих Песни о Роланде… . («Вот жесте и конец. Турольд умолкнул»).

Во главе обширного «посева» семей в трех основных областях стояли старинные представительные органы власти, которые уже после окончания средневековой эпохи упорно продолжали свое существование: лабурский Билцар установил, передавая законы то в одну, то в другую сторону, связь, одновременно гибкую и сильную, с частными собраниями в приходах, или, точнее, в крестьянских общинах, которые также играли в баскскую пелоту. Они традиционно посылали на «блицарское» собрание своих « аббатов ». На самом деле, речь шла об абсолютно светских делегатах, славных крестьянах или горцах, но их обряжали, для данного случая, в духовное, или «аббатское» платье, что было не более чем фантазия. При королевской власти любили такие семантические маскарады, настолько вошедшие в обычай, что забывали о том, что они изначально были фарсовыми и прикрывали собой подлинное содержание.

Над этими неуступчивыми учреждениями, остававшимися полуавтономными, зацвело, не всегда успешно, начало монархической централизации. Герцог д'Эпернон, могущественный на юго-западе, который до того был помощником и выполнял все поручения Генриха III, борясь с анархией принцев, прилагал усилия к тому, чтобы поставить Билцар в подчинение к бальи, главного королевского представителя в Лабуре. Бальи же, чья власть почти передавалась по наследству, пользовался некоторой независимостью и не всегда выступал покорной марионеткой центральной власти, как того, вероятно, желал д'Эпернон. В 1660 году юный Людовик XIV приехал во французскую Страну басков, чтобы там взять в жены Марию-Терезу. После произошедших волнений он жаловал региону некоторый суверенитет. В этом тексте он отныне поставил Билцар в подчинение к desiderata [114] Пожелания ( лат .). бальи, которого в свою очередь опекал интендант. Эти изъявления королевской воли потребовали много энергии для составления редакций. До какого предела они на самом деле были воплощены в жизнь? Это вопрос перевода королевских приказов, возможно, не во всех случаях ясно «переданных» на языке местных жителей, который был очень трудным для тех, кто говорил по-французски…

Что касается религиозной (и антирелигиозной) жизни в Северном Ёскади, то начиная с 1567–1569 годов королева Жанна д'Альбре решила навязать, не без принуждения, бескомпромиссный кальвинизм своим подданным в Беарне и Нижней Наварре. Беарнцы, чья культура была более проницаемой для влияний, согласились, часто неискренне, принять новую доктрину. Баски же, сильные своей языковой изоляцией, остались стойкими перед инициативой дамы из По. Они не чувствовали срочной нужды избавиться от католицизма. Однако, Жанне и ее преданному слуге Жану де Лейцаррага мы обязаны появлением перевода на баскский язык Нового Завета, сделанного на основе французского протестантского варианта. Эта основная публикация, появившаяся на свет… в Ла Рошели в 1571 году, явилась одним из первых памятников письменной литературы на местном языке в западных Пиренеях.

Примерно сорок лет спустя религиозные противоречия обозначили удивительный контраст между Южным Ёскади и Северным Ёскади. Два баска с юга, Игнатий Лойола и Франциск-Ксаверий, — один основал Орден иезуитов, а второй обеспечил ему мировую славу (в Азии, в частности). По правде говоря, эти два человека не были озабочены тем, к какой национальности они изначально принадлежали в дни своего детства; и наоборот, в Байонне, городе если не баскском, то, по меньшей мере, наполовину замешанном на языковой принадлежности к северным баскам, появились некоторые из первых ростков янсенизма. Одним из первых адептов этой доктрины был Дювержье де Оран: он родился в маленьком главном портовом городе будущего департамента Пирене-Атлантик в 1581 году, и он зашел так далеко, что на несколько лет (1612–1614) поставил своего друга Корнелиуса Янсена («Янсениуса») во главе колледжа в Байонне. Байоннская семинария Ларессор оставалась еще при Людовике XV «зараженной» августинианством. Истоки различий в судьбах этих двух регионов, выходящих за масштабы регионов, очевидно, идут издалека. С одной стороны — Пор-Рояль и Париж, с другой стороны — Мадрид и Рим, через посредничество Корнелиуса Янсена и Игнатия Лойолы, тянули каждый в свою сторону паству по обе стороны Пиренеев. Обеим сторонам пришлось приспосабливаться, каждой для своих целей, к специфическим требованиям той или иной доминирующей культуры: испанскому и иезуитскому влиянию в Бильбао, французскому и склонному к янсенизму обществу в Байонне.

Меньшей славой пользовалось дело о колдовстве, разразившееся в 1609 году в Лабуре; и во время этого дела проявилось истинное отношение в регионе к местным, или «обобщающим» властям. Случаи колдовства здесь, как и в других местах, сами по себе не были чем-то необычным. Но кажется, что в 1609 году конфликты между кланами в Сен-Жан-де-Люс, между двумя основными группировками, между отстраненными от муниципальной власти и ее держателями, сподвигли их главных действующих лиц к тому, чтобы выдвигать друг против друга серьезные обвинения. Королевская власть в лице своих представителей на местах не преминула вмешаться в это дело, будто бы всего лишь с целью подтвердить свои полномочия. Напротив, духовенство данного диоцеза и испанская инквизиция (по другую сторону границы) показали себя беспристрастными и с пониманием отнеслись к подозреваемым. Французские власти передали дело Пьеру де Ланкру, судье из Бордо, чьи предки-баски достигли успехов в торговых делах. Де Ланкр был безжалостен и страдал навязчивыми идеями; он взялся за дело с удивительным усердием и показал себя виртуозом в области пыток и казней. Жертвами его преследований стали в нескольких случаях, но таких было меньшинство, не сравнимое с остальными, настоящие колдуны и колдуньи; они до того беспрепятственно жили на земле, где господствовала древняя культура, и рационализм, идущий из Франции, был от них еще далек и не успел «модернизировать» эти земли. На местах люди были немногим менее жестокими, чем судьи, к тем, кого они подозревали в сверхъестественных способностях. В отношении колдунов люди легко устраивали погромы, более или менее спонтанные, с убийствами, незаконные, и они были еще более опасными, чем те законные процедуры, конечно, жестокие и мучительные, которые проводил де Ланкр. К большому облегчению, после 1622 года ситуация стала более спокойной. Судьи перестали надоедать «волшебникам», которые, однако, продолжали свою тайную деятельность, как в Лабуре, так и в других местах, отныне не рискуя подвергнуться издевательствам или быть «поджаренными».