Коллектив авторов - Вера и личность в меняющемся обществе [litres]

Церковные историки XIX века в России указывали на существование двух житийных моделей, возводя их к конфликту XVI века между двумя группами монашествующих. Суть их разногласий состояла в разности отношения к внешнему миру: первые собирались изменить мир с помощью благотворительности и образования; вторые стремились преодолеть мир, уходя в молитву и созерцание. Опираясь на достижения развивавшейся дисциплины истории церкви, церковные историки подчеркивали, что духовные вожди обеих монашеских групп были канонизированы, и указывали на то, что оба идеала сохраняли свою актуальность и в позднеимперский период. Оба типа были представлены в изданиях житий «для народа» в XIX веке под видом отшельников-мучеников и святых князей-воинов [538]. Несмотря на очевидные различия между этими двумя церковными архетипами, в действительности они не были бинарной моделью. Определенные черты были общими, а их казавшиеся различными практики были нередко результатом применения одних и тех же ценностных установок в разных сферах, – обстоятельство, на которое указывал уже вышедший в 1908 году учебник церковной истории [539].

Но при том что некрологи священников позднеимперского периода были отмечены стремлением насаждать архетипы, аналогичные житиям, и играли нормативную роль, пропагандируя ценности духовного сословия, они, однако, в меньшей степени походят на жития святых, чем автобиографические нарративы русских революционеров и поповичей XIX века, избравших светские профессии. Жития, в отличие от большинства позднеимперских некрологов священников, не приводят полной биографии. В некрологах не упоминается и борьба с искушениями – топос, входящий во многие жития аналогично духовным биографиям пуритан. Практически отсутствуют в некрологах священников упоминания об аскетических подвигах. Еще более бросается в глаза, что некрологи священников не изображают их неординарное детство и юность – в отличие от повествований о святых и автобиографических нарративов русских революционеров и поповичей в светской жизни. В последних авторы или описываемые ими лица рисуются как избранные, зрелые не по возрасту, либо наоборот, до тех пор, пока небесное, или, в случае нерелигиозных подражателей, некое аморфное вмешательство драматически не пробуждает в них осознание предназначения [540]. Некрологи священников изображают не духовный путь, а скорее содержательный жизненный путь.

Некрологи приходских священников отличаются от житий и тем, что они описывают особенности индивидуальных переживаний своих героев, которые не обязательно несут какую-либо дидактическую смысловую нагрузку. В некрологе о. Алексея, к примеру, есть подробное описание его участия в постройке сельской церкви, после того как один крестьянин завещал для этого некоторые средства, однако потом еще до своей кончины переменил намерение. Пересказ этой истории на восьми страницах включает в себя точную сумму расходов на строительство каждой из частей церкви, а также как и откуда о. Алексей на протяжении шести лет изыскивал средства [541]. Во многих некрологах можно встретить детали настолько необычные для приходского священства, что они представляются уникальными, характерными лишь для этого лица: например, как старший брат священника получил дворянство и стал владельцем поместья в Тульской губернии [542].

Характерные для некрологов приходских священников нормы иногда проявляются и в изображении особенностей, присущих одному лишь усопшему. Стремление одного священника вести свою паству путем спасения иллюстрируется рассказом о том, как он отказался прерывать литургию, которую служил, когда увидел в окно церкви, что его дом горит. Дом в итоге сгорел дотла [543]. Склонность другого священника к познаниям выражалась в его любви к науке, которую подчеркивал его сын, местный краевед, занятый в церковной сфере в качестве учителя в епархиальной школе для дочерей духовенства: «В его кабинете кроме книг можно было увидеть и подзорную трубу, и самодельные приборы – лейденскую банку, барометры и разные предсказатели погоды, механические приборы» [544].

Упоминая в деталях индивидуальные особенности усопшего, некоторые авторы могли останавливаться и на негативных аспектах его характера [545]. К примеру, один сын священника, хотя и постарался аккуратно предварить свое описание недостатков отца, списывая их изначально исключительно на внешние факторы (из‐за доноса отец был вынужден поменять приход и бросить хозяйство, в результате чего умерли младшие дети), все же охарактеризовал отца как тяжелого человека, постоянно беспокойного, нервного и обидчивого. В надгробной речи, которая была полностью помещена как приложение к написанному другим сыном священника некрологу, коллега усопшего вышел за привычные рамки, отметив разницу между памятью о приходских священниках и житиями. Он специально подчеркнул, что не собирался говорить о покойном как личности без недостатков; в конце концов, тот был человеком, а человеческие существа – не святые [546].

Некрологи как жанр обычно не критичны по отношению к своему объекту. Но описывая личные достоинства усопшего, некоторые авторы некрологов священников все же писали о характерных проблемах приходского духовенства. Так, покойных чествовали как выдающихся личностей, составлявших исключение в сравнении с распространенными негативными стереотипами [547]. Например, сын о. Николая Соколова, благочинного округа, вспоминал в 1917 году, что отец обращался с подчиненными иначе, чем другие священники:

Характерный случай в первой год благочиния о. Николая. Было собрание всего благочиния и как раз в Озереве. И вот в доме благочинного накормлены были обедом и псаломщики. Так как комнаты в доме маленькие, то для псаломщиков был накрыт стол в соседней с священниками комнате, но подавалось им то, что и первым. Нужно было видеть, как растрогана была «меньшая братья» таким вниманием, чтобы понять значение поступка о. Николая, решившагося порвать с установлением традицией. Старики-псаломщики плакали, впервые увидя, что их считают за людей, и в порыве благодарности целовали руки хозяина [548].

Местом служения покойного нередко был обусловлен и региональный колорит, особенно в некрологах приходских священников. У городских священников, как правило лучше образованных и больше занятых в светской сфере, чем их сельские собраться, некрологи в большей степени фокусировались на профессиональной деятельности. Некрологи священников, которые служили в регионах с плотным населением из религиозных и этнических меньшинств, в большинстве своем включали многочисленные описания их встреч и столкновений с такими группами. В некрологе одного священника упоминалось, что его предшественник был, по слухам, убит местными старообрядцами, а в описании жизни его самого доминирует множество примеров преследований и оскорблений, которому он подвергался со стороны приверженцев этой группы [549]. В некрологе о. Федора Сосунцова, который изучал в семинарии татарский язык, была запечатлена его миссионерская деятельность. Успех в его усилиях привести ближе к православию крещеных татар, которые стояли на пороге отпадения от веры, приписывался не следованию им определенной системе, а его личным качествам и особым практикам [550].