Коллектив авторов - Вера и личность в меняющемся обществе [litres]

К сожалению, до сего времени не ввели в обычай делать известною для других жизнь и деятельность умерших пастырей – всего ближе бы и целесообразнее через Епархиальный печатный орган. Между тем жизнь многих деятелей из духовенства заключает в себе не мало светлых нравственных явлений и практических уроков, которые могли бы послужить полезным руководством, особенно для молодых священников [562].

Это внимание к частной жизни можно частично объяснить и демократизацией жанра, поскольку у духовенства сельского и низшей иерархии было меньше объективных достижений в их служении, о которых можно было бы написать. На селе, где духовенство и члены их семей часто обучали крестьян у себя дома, отсутствовали ощутимые границы между служебной и личной жизнью. Наконец, чем лучше автор некролога знал умершего, тем более личный и детальный характер приобретали некрологи. И поскольку члены семьи обычно знали отцов лучше, чем их коллеги, написанные ими некрологи, как правило, содержат очень личные детали [563].

Дидактическая цель некрологов приходских священников, которые должны были побудить читавших заняться самоанализом и самосовершенствованием, показательна для самоопределения, ассоциирующегося с личностью Нового времени. Тот факт, что такая личность может быть представлена в духовенстве, неудивителен: многие исследователи истоков европейского Я Нового времени утверждали, что самосознание личности укоренено в секуляризованном христианстве [564]. Распространение биографических сочинений, частью которых были некрологи, и особенно некрологи приходских священников периода поздней империи в России, напрямую связаны с появлением современного понятия личности. С ростом интереса к деятельности отдельных людей автобиографии, автобиографические нарративы и нарративы об отдельных личностях перешли в разряд стандартных текстов.

В случае с некрологами приходских священников приемы, с помощью которых авторы придавали индивидуальный характер агиографическим моделям для описания умерших, способствовали появлению модерного понимания личности. Если некрологи священников, опубликованные в виде брошюр или в составе богословских журналов, в основном были написаны известными городскими священниками, то в епархиальной прессе большинство некрологов принадлежит рядовому сельскому духовенству, редко имевшему высшее образование. Наличие нескольких агиографических моделей было для них стимулом, чтобы адаптировать под них особенности жизненного опыта усопших. Изменяя существующие модели, они порождали новые, основанные на гибком понимании того, как следует применять христианские ценности [565]. Подобные трансформации делают тексты некрологов подходящими для самоопределения христианской личности Нового времени, по контрасту с самоопределением традиционной христианской личности, которое носит чисто подражательный характер [566].

Характеристика личности приходских священников для авторов некрологов включала и их собственное самоопределение. В изучении некрологов как части автобиографики и взгляде на биографии как текст, который в той же мере говорит об авторе биографии, границы между автобиографическим и биографическим нарративом размываются. Любой текст может рассматриваться как имеющий автобиографическое измерение, а биографии и некрологи, по сути, представляют собой воспоминания о людях, которым они посвящены. Даже если автор некролога не знал лично героя своего текста – хотя в случае с некрологами священников авторы, очевидно, знали умерших всегда, – решение написать биографию человека проливает свет на ее автора, поскольку субъект должен иметь для него какой-то интерес, чтобы побудить взяться за это предприятие. В этом смысле биографии можно изучать как смещенные автобиографии [567].

Поскольку авторами некрологов приходских священников обычно были либо коллеги из семинарии или церковной школы, либо их сыновья, которые также имели сан, состояли в духовном ведомстве или были связаны с духовенством по-прежнему настолько тесно, что написанное ими могла публиковать епархиальная пресса, некрологи священников могли служить автобиографическим нарративом для членов церковной среды. Используемый в них язык и структура их нарративов показательны для их мировоззрения. Например, сын о. Николая Соколова в своем цитированном выше описании характеризовал церковнослужителей как «меньших братьев», обнаруживая этим собственный патернализм. Об этом свидетельствует и факт, что автор высоко оценил своего отца за то, что тот угощал церковно– и священнослужителей одними и теми же блюдами, но не подвергал сомнению решение отца сажать эти две категории раздельно. Столь же очевидна смесь популизма и снисхождения в воззрениях на крестьян одного сельского священника, когда он хвалит коллегу-священника за то, что тот неприхотлив в жизни и любит своих «мужичков» [568].

Некрологи приходских священников иногда включают и прямое автобиографическое повествование об усопшем от первого лица. Их авторы часто цитировали в своих текстах не только словесные высказывания, но и написанные автобиографии, письма, дневники и духовные завещания. В житиях есть примеры цитирования субъекта описания, и эта традиция сохранялась в биографике Нового времени [569]. Так, в заключение некролога одного сельского батюшки были помещены подробные неопубликованные мемуары о его пребывании в бурсе. Духовное завещание другого священника, адресованное его прихожанам, было целиком прочитано у его могилы, а потом полностью опубликовано в составе некролога. Оно состояло из нескольких печатных страниц, на протяжении которых священник в завещании воздавал почести духовному сословию. Он пояснял, что светские служители молятся лишь о собственных грехах, тогда как священники стоят выше, молясь о грехах всех своих прихожан [570].

В пространных некрологах было также принято помещать полностью речи на похоронах умершего, а друзья покойного, обычно коллеги-священники, часто пересказывали в манере автобиографики свои воспоминания о нем. В этих надгробных речах особенно часто упоминается траур по покойному автора, друзей и его семьи. Кроме того, к покойному в них обычно обращались напрямую. В изложении же собственно некролога авторы, даже если ими были сыновья покойного, говорят обычно внешне объективным, отстраненным голосом биографа или историка, полностью убирая из нарратива себя, даже если речь идет о скорби тех, кого покойный оставил [571]. Если к покойному и обращаются в структуре некролога напрямую, это происходит только в заключительных строках [572]. Но даже во многих из этих надгробных речей, как, к примеру, в напечатанном о. Михаилом Дроздовым некрологе, с которого начинается эта статья, авторы стали уходить от обращения с покойным на «ты» к описанию его в третьем лице, в то время как о себе говорили «мы» или «Я» [573]. Это опущение, вкупе с включением в некрологи священников множества различных текстов разных жанров, показывает и зыбкость нового жанра, и его способность и необходимость выполнять одновременно несколько функций: от создания биографий отдельных священников до истории духовного сословия, от сочинения локальных историй отдельных регионов России до создания платформы для мемуаров и автобиографий духовенства. В глазах приходского священства все эти цели были связаны между собой.