Виктор Таки - Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834 [litres]

Реформа полиции, создание земского войска, а также реорганизация администрации и судов не стремились к удовлетворению интересов одной отдельно взятой части элит. Изначальной целью России было превращение княжеств в контролируемую буферную зону и ограничение до минимума османского влияния на них. Однако способы достижения этой цели принадлежали инструментарию регулярного полицейского государства. Последнее представляло собой раннемодерную форму «социального государства», а также важную стадию в становлении модерной территориальной государственности, которая не развилась в полной мере в Молдавии и Валахии в XVIII столетии в условиях османского господства. Вводя практики «доброй полиции» в княжествах, временная российская администрация в 1828–1834 годах способствовала консолидации территориальной государственности на нижнем Дунае и тем самым непреднамеренно влияла на превращение двух пограничных княжеств в модерное Румынское государство.

Данное исследование продемонстрировало, что авторы восточной политики России изначально рассматривали Органические регламенты как способ минимизировать османское влияние в Молдавии и Валахии. Они стремились обеспечить политическую стабильность княжеств посредством регуляризации внутреннего управления и создания границ, которые были бы непроницаемы для эпидемий и других малоприятных вещей, проникавших с османских территорий к югу от Дуная. В этом смысле регламенты можно рассматривать как результат борьбы двух континентальных империй за определение самого характера пограничного пространства между ними. В результате подвижное и пористое пограничье исламского типа было в значительной мере преобразовано в стабильную и четко определенную границу европейского типа. Однако сокращение османского присутствия в Молдавии и Валахии совпало по времени с активизацией французской и британской политики в княжествах. В ответ на этот новый вызов глава временной российской администрации П. Д. Киселев попытался превратить Молдавию и Валахию в преграду на пути подрывных идей из Западной Европы. Эта смена приоритетов стояла как за стремлением Киселева исключить княжества из сферы действия османских капитуляций, предоставленных западным державам, так и за его усилиями, направленными на институционализацию цензуры в отношении местной и иностранной литературы.

Желание российских чиновников превратить Молдавию и Валахию в «санитарный кордон» для защиты Российской империи от революционной угрозы, исходившей с Запада, стало еще более очевидно после назначения господарей и вывода российской администрации из княжеств в 1834 году. Неудача в достижении данной цели, выявившаяся в последующие два десятилетия, объясняется не столько недостатками реформ конца 1820‐х – начала 1830‐х годов, сколько политикой, которую Российская империя проводила после 1834 года. Хотя Органические регламенты вызвали большее или меньшее недовольство среди различных групп молдавского и валашского населения, само по себе это недовольство не объясняет эрозию российской гегемонии в княжествах во второй половине 1830‐х – 1840‐х годах. Скорее такое недовольство создало предпосылки для продолжения политики реформ, которая сослужила России добрую службу в предыдущие два десятилетия. В сущности, постоянное изменение существующего порядка вещей в пользу той или иной группы охваченных политическими трениями элит Молдавии и Валахии – своего рода перманентная реформа – в конечном счете было единственным способом обосновать контроль России над княжествами чем-то более надежным и долговечным, чем сила оружия.

Однако такой подход был совершенно чужд Николаю I и его чиновникам, которые рассматривали реформу как единовременное рационализирующее переустройство местных институтов, а не как постоянный процесс пересмотра существующей политической системы. Преследовавшее идеал регулярного полицейского государства, такое одномоментное переустройство должно было определить раз и навсегда функции отдельных лиц и социальных групп, а также их взаимоотношения. В этом смысле Органические регламенты сильно отличались от конституций эпохи атлантических революций, которые обычно ограничивались формулировкой основных принципов и при этом оставляли возможность для дальнейших изменений. Это отличие западного конституционализма от центральноевропейского регулярного полицейского государства могло только усугубиться после 1815 года, когда абсолютистские режимы Центральной и Восточной Европы начали пользоваться инструментами последнего, чтобы предотвратить новые революции и сохранить статус-кво.

После отказа России допустить какие-либо изменения в регламентах молдавские и валашские элиты перестали рассматривать великую северную державу как спонсора возможных политических изменений. По мере того как молодое поколение молдавских и валашских элит начало искать новых покровителей, прекращение российского протектората над княжествами стало вопросом времени, а точнее – вопросом военного поражения России, которое произошло в ходе Крымской войны. Потребовался приход к власти большевиков в 1917 году, заключение пакта Молотова – Риббентроппа 1939 года, а также насильственное навязывание Румынии коммунистического режима во второй половине 1940‐х годов для того, чтобы румынские элиты стали окончательно и бесповоротно русофобскими, однако истоки этого антироссийского настроения, безусловно, кроются в узкорепрессивной российской политике в княжествах после 1834 года [1222] О дальнейшей эволюции восприятия России румынами см.: Ivanov L. Imaginea ruşilor şi a Rusiei în literatura Română. Iași: Junimea, 2003. .

В то же время утрата Россией своего влияния на Молдавию и Валахию в какой-то момент не должна заставлять нас забывать, что в течение довольно длительного периода российская политика в Дунайских княжествах была в целом успешной. На протяжении полувека Россия являлась арбитром в политических трениях между различными сегментами молдавских и валашских элит и использовала свое положение для того, чтобы превратить княжества в контролируемую буферную зону. Эта политика была частью более общего подхода наследников Петра Великого, которые, несмотря на репутацию экспансионистов, зачастую предпочитали преобладающее влияние на слабых соседей прямой аннексии их территорий. В сущности, аннексия оставалась запасным вариантом на тот случай, когда предпочтительная стратегия неформальной империи более не работала, как было в Польше в конце XVIII века. Многочисленные проблемы, с которыми преемники Екатерины II столкнулись в «землях от Польши возвращенных», свидетельствуют о том, что аннексия Молдавии и Валахии в начале 1830‐х была бы сомнительным благом для России. Как бы признавая это, российский военный министр Алексей Куропаткин отмечал накануне Первой мировой войны, что присоединение княжеств сделало бы их культурно инаковое население прямо враждебным русским и породило бы «вторую Польшу» [1223] Куропаткин А. Н. Задачи русской армии. СПб.: Тренке и Фюсно, 1910. Т. 2. С. 338. . То обстоятельство, что Молдавия и Валахия так и не стали «второй Польшей», возможно, является главным достижением российской политики в княжествах, рассмотренной в данной книге.