Сергей Куличкин - Ватутин

Советскому правительству предстояло решить сложнейшую задачу. Конфликт на Халхин-Голе достиг к этому времени наивысшего напряжения, и от Германии во многом зависела возможность его перерастания в большую войну. На западе обстановка была более чем неясная, и при нападении Гитлера на Польшу, а возможно и на республики Прибалтики, становилась просто угрожающей. Минск, Псков, Ленинград находились в каких-то десятках километров от границы. Впоследствии даже английский историк Тойнби признал, что Советский Союз стремился остановить германскую агрессию как можно ближе к границам рейха, в то время как Гитлер хотел распространить «жизненное пространство» Германии возможно дальше на восток и «вырвать сердце из Советского Союза».

23 августа в Москве был подписан советско-германский договор о ненападении сроком на десять лет. Последние исследования некоторых историков показывают, что и советским правительством не все было сделано для положительного завершения переговоров с Англией и Францией. Приводятся данные, что в беседе, состоявшейся 22 августа, генерал Думенк сказал об имеющихся у него полномочиях французского правительства «подписать военную конвенцию, где будет сказано относительно разрешения на пропуск советских войск в тех точках, которые вы сами определите, т. е. через Виленский коридор, а если понадобится в соответствии с конкретными условиями, то и пропуск через Галицию и Румынию». Вот оно, долгожданное согласие. Но глава советской делегации Ворошилов медлил, давая понять, что вопрос прекращения переговоров с Англией и Францией предрешен. В качестве доказательства приводится текст записки помощника Сталина Поскребышева, переданной Ворошилову через одного из адъютантов. В ней написано: «Клим, Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку». Ставится под сомнение и тезис о возможной войне на два фронта. Ведь не открыла же Япония боевых действий на Дальнем Востоке в тяжелейшие годы Отечественной войны! Высказывается мысль о глубоком уроне, который был нанесен престижу нашего государства союзом с фашистской диктатурой. И, наконец, что Гитлер просто не в состоянии был после захвата Польши идти войной на СССР!

Думается, все эти вопросы требуют очень серьезной и длительной проработки, изучения всех документов. Пока же можно поставить под сомнение и вновь выдвинутые гипотезы. Тот факт, что мы поторопились с заключением советско-германского пакта и сами оттолкнули от себя западные демократии, далеко не бесспорен. Это сейчас такая возможность просматривается. А в то время были только разговоры и обещания, которые не подкреплялись действиями. Возможность войны на два фронта с точки зрения того времени отнюдь не исключалась. Это сейчас легко рассуждать, как поступила бы Япония. И уж совсем странно заявление о невозможности для Гитлера продолжать движение на восток после Польской кампании. Ведь те же исследователи сами утверждают, что он прекрасно знал о невосполнимом уроне, нанесенном нашей армии чудовищными репрессиями последних лет, и значительном отставании в оснащении РККА новыми видами вооружения. Гитлер не мог не понимать, что Советскому Союзу нужно время для наращивания своей мощи. Да, плана «Барбаросса» еще не было, но как можно поручиться за то, что, оказавшись в нескольких километрах от Минска, гитлеровские дивизии остановились бы? И еще не известно, как повели бы себя Англия и Франция. Примером тому может служить «странная война», развернувшаяся через несколько месяцев на Западном фронте. Что же касается престижа и торопливости, то не грех вспомнить и о том, кто первый вступил в сговор с фашизмом. Ведь это западные демократии подарили Гитлеру Чехословакию. А англо-германская декларация, подписанная 30 сентября 1938 года, и франко-германская декларация от 6 декабря 1938 года, по сути дела, являлись договорами о ненападении. Так кто первый начал? И рассуждение о том, что советско-германский пакт спровоцировал Вторую мировую войну, совершенно бездоказательно.

1 сентябре 1939 года германские танки пересекли польскую границу. Сотни самолетов обрушили свой смертоносный груз на польские города и села. Началась Вторая мировая война.

В этот же день внеочередная сессия Верховного Совета СССР приняла закон о всеобщей воинской обязанности.

3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии, и это только подстегнуло Гитлера к увеличению темпа наступления в Польше.

Начало войны, пусть даже в другой стране, на военного человека действует особенно, а если боевые действия идут недалеко от границ твоей Родины, да еще не исключена возможность нападения на нее, все чувства обостряются до предела. Поэтому в штабе Киевского Особого военного округа жили и работали в полуфронтовом режиме. Третий год Ватутин не пользовался отпуском, да и выходные дни давно отмечал только на листке календаря. Татьяна Романовна уже давно привыкла к жесткому распорядку дня мужа, и лишь редкие минуты отдыха семья проводила вместе. Николай Федорович очень переживал, что почти не занимается детьми, что видит их большей частью спящими. Но, наверно, от этого он любил их еще больше. Дети отвечали ему такой же восторженной привязанностью.

Помимо службы Ватутину приходилось заниматься общественной работой. Как члена партбюро штаба округа его избирали делегатом на XV конференцию большевиков Украины, а там — в Центральную ревизионную комиссию ЦК КП(б)У. В эти дни Николай Федорович познакомился с первым секретарем компартии Украины Никитой Сергеевичем Хрущевым. Невысокого роста, плотный, с живыми, умными глазами, доброй улыбкой, в простенькой косоворотке и кепке, Никита Сергеевич быстро располагал к себе людей. Николай Федорович скоро понял, что за внешней простотой скрывается цепкий ум, природная сметка, государственный масштаб мышления. Хрущев глубоко вникал в жизнь округа, помогал его командованию, и Ватутину часто приходилось встречаться с ним. Мог ли он тогда предположить, что всего через каких-то четыре года Хрущев станет членом Военного совета фронта, которым придется командовать ему, Ватутину? Хрущев тоже обратил внимание на энергичного военного, активно работающего в ревизионной комиссии, по достоинству оценил его способность работать до самозабвения.

Сама обстановка требовала такого самозабвения. В день вступления в войну Англии и Франции Ватутин получил телеграмму наркома обороны, предписывающую задержать увольнение в запас выслуживших срок службы красноармейцев и прекратить отпуска командного состава. Все части и соединения приказывалось перевести в повышенную боевую готовность, развернуть системы связи.

Тимошенко, выслушав доклад Ватутина, нахмурил брови.