Энн Гленконнер - Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы [litres]

Мне было трудно наслаждаться вечеринками, которые доставляли ему столько удовольствия. Особенно раздражали меня костюмированные балы – я не любила привлекать внимание к себе, да и костюм мне обычно приходилось подбирать в последнюю минуту. Перед приходом гостей Колин страшно нервничал, занимался последними приготовлениями. Я изо всех сил старалась, чтобы все было в порядке, – я не хотела, чтобы в последнюю минуту Колин сорвался и вышел из себя.

Экзотические костюмы меня никогда не привлекали – и это было хорошо, потому что все должны были восхищаться только Колином. Самой безумной его проделкой были бумажные трусы – сначала он демонстрировал их всем вокруг, а потом демонстрировал новый трюк – «Я съем мои трусы». Заявив это, Колин запускал обе руки в брюки, срывал с себя трусы и запихивал их в рот. Более консервативные гости приходили в ужас, и ему это очень нравилось.

Такая эксцентричность и нетрадиционность отца не могла не влиять на Чарли и Генри. Мальчикам было восемь и десять лет, и к этому времени мы все вместе поселились на Тайт-стрит. Хотя Колин очень гордился сыновьями, активного участия в их воспитании он не принимал, особенно когда они были маленькими. Для того времени это было совершенно нормально.

Колин отсутствовал гораздо чаще, чем я. Ему, как и моему отцу, было трудно проявлять любовь тактильно. Он приезжал домой с подарками и лакомствами, а мальчики с легким испугом и удивлением смотрели на своего высокого, импозантного отца. Хотя порой он вел себя с ними просто фантастически – он был замечательным рассказчиком, – но, когда у него было дурное настроение, я всегда старалась держать мальчиков подальше от отца.

Когда Чарли было около восьми, его поведение начало меняться и стало довольно странным. Долгое время я не могла понять, не следует ли он примеру отца, всегда стремящегося привлечь к себе внимание. Но поведение Чарли было другим. Когда он переживал стресс, он не устраивал «истерик Теннантов», столь характерных для этой семьи. Он придумывал для себя странные ритуалы и часами мог их исполнять: например, он мог ждать, пока кто-то проводит его вниз по лестнице, или начинал ходить кругами – очень четко и осмысленно. Могло показаться, что он суеверен, хотя в этом отношении старание не наступить на трещины в асфальте было самым нормальным его поступком.

Постепенно ритуалы ушли в прошлое, и он начал совершать сотни кругов по дому, прежде чем выйти на улицу. И в то же время у него сформировалась темная сторона. В начальной школе, когда другие мальчики брали в библиотеке книги типа «Кролика Питера» Беатрис Поттер, он выбирал книги на более зловещие темы. Неудивительно, что его мучили ужасные кошмары. Беспокоясь о его здоровье, учительница экстренно вызвала нас в школу.

– Я понимаю, почему Чарльз так расстроен. Он очень беспокоится из-за своего деда-нациста.

Мы с Колином изумленно переглянулись.

– Деда-нациста? – переспросила я. – У него нет никакого деда-нациста!

– Да? Тогда посмотрите на его стол.

В ящике стола мы увидели коллаж: фотография головы отца Колина была приклеена к снимку нацистского генерала, сплошь покрытому свастиками. Мы оба недоумевали, откуда у Чарли подобные идеи. Очевидного ответа не было. Мы знали, что все мальчишки увлекаются оружием и сражениями, поэтому, обсудив все, мы решили, что это пройдет.

В отличие от мальчишеской увлеченности кровью и оружием, другие ритуалы Чарли были менее объяснимыми. Впрочем, дети совершают много странных поступков. Пристальное внимание к ним может лишь усугубить положение. И мы решили, что лучше всего будет не обращать внимания на его странные привычки. Мы надеялись, что, не добившись реакции, Чарли просто это перерастет. Этого не произошло. Его ритуалы стали более интенсивными и требовали массу времени. В результате Колин отвел его к психиатру, который поставил диагноз «невроз». Ему следовало поставить диагноз «обсессивно-компульсивное расстройство», но тогда никто из нас, включая докторов, не знал, что это такое. Диагноз «невроз» ничего не решил. Врачи не знали, как это прекратить.

Когда я сегодня оглядываюсь назад и вспоминаю Чарли в детстве, мне хочется плакать, потому что мы не представляли масштабов его мучений, не догадывались, что ждет его в будущем. Он был нашей радостью и гордостью – долгожданный мальчик, наш первенец, наследник Глена.

Отношения Чарли и Генри стали напряженными. Чарли часто бывал довольно жестоким – когда Генри хотел сесть рядом, Чарли отодвигался, а порой он отказывался трогать то, что трогал Генри. У Генри был совершенно другой характер, очень легкий и открытый. Он был спокойным и добрым мальчиком. Он не рисовал свастики, а ходил в Букингемский дворец на уроки танцев вместе с принцем Эндрю, и ему это очень нравилось.

В 1968 году у меня родился третий сын, Кристофер. Даже младенцем он отличался чудесным характером. Казалось, появление младшего брата сблизило двоих старших. Чарли стал более спокойным, больше улыбался, его ритуалы ослабели. Больше всего ему нравилось проводить время в Глене. Он часами бродил по лесу с егерями или катался на своем маленьком мотоцикле по поместью. Мы думали, что все наладилось, все проблемы остались в прошлом. Я вздохнула с облегчением: больше всего на свете я хотела, чтобы мои дети были счастливы. Я так хотела быть хорошей матерью. И я, и мои друзья росли в годы войны, и все мечтали о больших семьях – так природа хотела компенсировать потерянное поколение. Но хотя у меня было трое замечательных сыновей, я очень хотела девочку. Я сохранила все свои детские куклы, надеясь когда-нибудь подарить их своей дочери. В 1970 году моя мечта исполнилась – у меня родилась дочь! Даже две дочери – двойняшки Мэй и Эми. Я не ожидала двойню. Мне казалось, что у меня будет еще один крупный мальчик – Генри при рождении весил 4 килограмма 300 граммов. Когда родились наши девочки, счастливый Колин кинулся в Париж, чтобы купить им приданое от «Бэби Диор», украшенное их монограммами.

Наша жизнь казалась идеальной. Но, думая о детстве своих детей, я понимаю, что детство Кристофера и двойняшек было совсем не таким, как у Чарли и Генри. Чарли был на двенадцать лет старше двойняшек, Генри – на десять. К моменту рождения Кристофера и девочек старшие мальчики уже учились в пансионах. Разница в возрасте была настолько велика, что мы превратились в две разные семьи.

У Чарли и Генри были разные няни. Они приходили и уходили. В жизни же младших была стабильность – и это было главное различие. И основой стабильности была няня Барбара Барнс из Холкема. Ее отец работал в поместье. Дети ее просто обожали, и она стала моей верной союзницей. Она работала у нас двенадцать лет, пока двойняшки в 1982 году не отправились в пансион, а потом стала няней принцев Уильяма и Гарри. Но она навсегда осталась частью нашей семьи.