Энн Гленконнер - Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы [litres]

Похороны на Сент-Люсии ничем не походили на традиционные английские церковные службы, к которым я привыкла. Колину это понравилось бы. Никакого черного цвета. Внутри большой белой церкви царила карибская атмосфера – атмосфера карнавала. Похороны напоминали одну из бесконечных вечеринок Колина. Он всегда любил грандиозные выходы, а похороны стали его грандиозным уходом. Его тело несколько дней находилось в Большом доме, а потом гроб доставили в церковь на старом потрепанном пикапе, на скорую руку превращенном в катафалк – на крыше установили неоновый крест.

Для похорон Колин сам выбрал гимн «Бог танца». Собравшиеся не стояли мрачно и печально, а жизнерадостно раскачивались под музыку. Кент заливался слезами. Я взяла его за руку и стала раскачиваться вместе с ним. Толпа народу окружила церковь, и все пели. Когда в церкви Брайан Адамс запел «Он был моим другом», к нему присоединились все собравшиеся. И все подняли над головами портреты Колина в рамках.

Когда в конце службы двери распахнулись, в лицо ударила волна жара. Я шла за гробом, накрытым флагом Сент-Люсии, на котором лежала шляпа Колина. Мы направились к кладбищу. Я случайно выбрала самый тяжелый гроб, потому что только он был не украшен золотом, серебром или уродливыми ручками. Высоченный сын Генри, Юэн, привез букет шотландского вереска. Ему приходилось наклоняться, чтобы гроб не перекашивался. Все, кто нес гроб, включая Коди, пыхтели и обливались потом. Нас окружали местные жители в ярких одеждах, с раскрашенными лицами. Репетировали похороны все утром, у бассейна, на шезлонгах – те явно не были такими тяжелыми.

Я стояла между могилами рядом с выбранным Колином участком. Финальная вечеринка была в полном разгаре, но на этот раз без главного устроителя. Это само по себе было странно, но неожиданно из-за других надгробий появились люди с белыми лицами и с серпами. Мрачные жнецы подошли ко мне и затянули: «Ну же, леди, ну же, леди, жена мистера Теннанта. Ты должна танцевать с нами». Я в ужасе отказалась, но они потянули меня за собой. Я и опомниться не успела, как пошла между могилами, пританцовывая. Танцуя, эти люди выпускали в небо десятки черных шаров, которые полетели над морем. Все было удивительно и утомительно, но такова была местная традиция, и я ее приняла.

Когда Колина похоронили, местный церковный хор запел «Спустись на божественной колеснице». Мы все направились к Большому дому, где уже были приготовлены маленькие кексы, покрытые ярко-розовой глазурью – кондитер явно ошибся. Все больше походило на день рождения, чем на поминки. Звучала громкая музыка и пение, завывания в духе банши, хлопки и звуки барабанов. Музыка разносилась в жарком карибском воздухе. В окрестных деревнях местные жители пели и танцевали в честь ухода «мистера Теннанта», как они его называли. Я думала о нем с любовью. И смерть его начала отступать.

Я стояла, сжимая в руке бокал с водкой с тоником, над головой развевались белые и розовые ленты. Я беседовала с чиновниками, полисменами, солдатами и обычными местными жителями. Весь остров собрался в любимом доме Колина. И только потом Кент сказал мне, что хотел устроить Колину государственные похороны, как видному жителю острова, но я организовала все слишком быстро. Узнав об этом, я пожалела о своем решении – Колин был бы разочарован, что я ненамеренно лишила его полицейского эскорта.

На Сент-Люсии завещание оглашают быстро, и я уже вечером ждала адвоката. Я немного тревожилась, потому что адвокат Колина сообщил мне, что у него нет последнего завещания моего мужа:

– Полагаю, лорд Гленконнер семь месяцев назад составил новое завещание у адвоката из Суфрира.

Когда появился новый адвокат, сердце мое упало. В нем было что-то неприятное – он не смотрел в глаза и вел себя суетливо. Я стояла рядом с моей невесткой, Шейлой. Именно ее сын Коди должен был стать основным наследником. Адвокат порылся в портфеле и вытащил листок бумаги. Он посмотрел на бумагу и объявил:

– «Настоящим я оставляю все Кенту Адонаи и верю, что он сообщит мои желания семье».

Сердце у меня остановилось. Позже я подошла к Кенту, который разговаривал с адвокатом. Максимально спокойно я произнесла:

– Итак, Кент, надеюсь, ты сообщишь желания лорда Гленконнера всем нам.

Он посмотрел на меня, пожал плечами и ответил:

– Я не знаю, что имел в виду лорд Гленконнер.

Мои худшие страхи оправдались. Мы потеряли все. Эти сюрреалистические похороны не шли ни в какое сравнение с моими чувствами в тот момент и после.

В ту ночь я стояла на балконе дома, который больше нам не принадлежал. Обычно на Карибах ночное небо покрыто яркими звездами, но в ту ночь оно было абсолютно черным. Я стояла и вспоминала всю свою семейную жизнь. Пятьдесят четыре года. Пятеро детей. Истерики и вечеринки Колина. И после всего, что я пережила, – вот это. Последний вызывающий подарок. Смертельное унижение. Как он мог так поступить с нашими детьми?

Я была в отчаянии. В тот момент я забыла все, чему учила меня мама. Я дала волю чувствам и зарыдала в непроглядно черной ночи.

Прошло немало времени, пока эмоции улеглись. Завещание Колина ошеломило наших друзей, и все советовали мне его оспорить.

В Англии существует майорат – большая часть наследства достается наследнику, в данном случае Коди, сыну Чарли. Это тот же самый закон, который не позволил мне унаследовать Холкем, поскольку я была не сыном, а дочерью. Одновременно закон лишал наследства меня и как жену, но это меня не волновало. Я давно осознала и приняла реалии жизни женщины в этом мире. Но я рассчитывала, что Колин оставит мне и детям движимое имущество, а недвижимость получит Коди.

Единственное, что осталось у семьи, это Глен – это поместье принадлежало сыну Генри, Юэну. Огромное состояние Колина с годами уменьшилось, но к моменту смерти он владел землями и отелями на Сент-Люсии. И все, что ему принадлежало – и эмоции, и ценности, – он оставил Кенту.

Кент сразу выставил все находившееся в Большом доме на продажу – в том числе и множество моих вещей. Он обратился к адвокату, который выставил ему колоссальные счета для оплаты, а потом предложил провести аукцион, сказав, что так удастся получить достаточно денег. Кент согласился. Я узнала об этом от подруги. Вскоре после похорон она позвонила мне и сообщила:

– Твоя серебряная кровать красуется на обложке каталога Бонэмов.

Я связалась с Бонэмами и сказала, что они не имеют права продавать вещи без согласия собственника. Они извинились, но торги не остановили. Я вылетела на Сент-Люсию узнать, что происходит. Когда я вошла в Большой дом, все уже было упаковано. Сотрудники аукционного дома организовывали доставку вещей в Лондон.