Джон Келли - Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Важно также упомянуть, что у Аньоло и Николуччи было пятеро сыновей. Аньоло рассказывает о детях в своей хронике только один раз, но сколько эмоций в этом единственном упоминании – кажется, будто открывается дверь в жизнь семьи ди Тура. Он описывал рождественские визиты Донны Геппо, воскресные прогулки по Кампо, вечерние прогулки по маленьким скверам, которые поблескивали в свете сходящихся улиц Сиены, как глаз, смотрящий в замочную скважину: вот пятеро мальчишек ди Тура бегают по площади, пугают стаю птиц, взмывающую в ярко-красное небо, вот запыхавшийся Аньоло гонится за ними, а Николучча кричит им всем, чтобы они остановились, особенно Аньоло, который слишком grasso , чтобы бегать.

В начале лета 1348 года счастливая жизнь этой семьи оборвалась на поле возле собора.

Первая официальная реакция сиенцев на эпидемию последовала в начале июня. Сначала городской совет закрыл гражданские суды до сентября. Через полторы недели, когда в городе уже начали появляться чумные ямы, чиновники прибегли к излюбленной муниципальной стратегии – взяточничеству. Чтобы умилостивить разгневанного Бога, 13 июня бедным была выделена одна тысяча золотых флоринов, а азартные игры в городе были запрещены «навсегда». 30 июня были выделены деньги на покупку факелов и свеч для большого крестного хода [347] Там же, с. 14–15. .

Палаццо Публико, здание, где заседал Городской совет, было хорошо знакомо Аньоло. В своей хронике он упоминает реконструкцию 1337 года: «Для синьоров лордов и их помощников [над залом совета] были построены комнаты, а на стенах вокруг изображены сцены из римской истории» [348] Аньоло ди Тура, Cronaca senese , с. 488. . Можно представить, как одним ужасным майским или июньским днем 1348 года Аньоло, крупный, массивный мужчина с грустным лицом, ходит по залам дворца, выражая соболезнования потерявшим родственников коллегам, как он слушает рассуждения о том, куда девать трупы, скапливающиеся на душных, зловонных улицах, как утешает умирающих на недавно построенном втором этаже. Но если Аньоло и делал что-то подобное, он никогда не писал об этом. Из летописи складывается впечатление, что тем чумным летом Аньоло просто гулял по городу. «Во многих частях Сиены были вырыты очень широкие траншеи, куда складывали тела. Их бросали внутрь и закидывали совсем небольшим слоем земли» [349] Там же, с. 555. .

Вот Аньоло идет к собору, на его крыше и стенах уже нет рабочих, а неф освещен сиянием тысячи свечей: «После этого они складывали в ту же траншею множество других тел и присыпали их землей, и так они укладывали трупы слой за слоем, пока траншея не заполнялась до конца» [350] Там же. .

Вот он идет через площадь Пласа-де-Кампо, куда он и Николучча водили детей по воскресеньям: «Родственники своими силами несли своих умерших в канаву, без священника, без соблюдения обряда погребения» [351] Там же. .

А вот и маленькие скверики, где дети ди Тура своими криками и игрой пугали птиц, взмывавших в вечернее небо: «Некоторые из мертвых были так плохо присыпаны, что собаки вытаскивали и обгладывали их тела, растаскивая останки по всему городу» [352] Там же. .

Здесь напрашивается финальная картина: теплое апрельское воскресенье 1356 или 1357 года. Аньоло стоит на месте массового захоронения возле недостроенного собора. Здесь нет имен и фамилий – тем ужасным летом 1348 года было слишком много трупов, чтобы копать отдельные могилы и устанавливать каждому надгробия. Простая табличка указывает на то, что именно здесь во время Великого Мора было похоронено много сиенцев. Аньоло кладет под нее букет цветов и читает молитву. Позже, идя домой, он заново переживает тот день, когда впервые пришел к чумной яме: он вспоминает запахи и события того дня – голодные собаки, рычащие друг на друга, роющие рыхлую землю, крепкие мужики-могильщики, обнаженные по пояс в летнюю жару, плач скорбящих отцов и матерей, груды грязных белых трупов в неглубоких чумных ямах и он сам, полный ярости, выхватывающий лопату из рук могильщика и копающий отдельную, более глубокую могилу.

Наверное, в один из дней 1348 года Аньоло добавил заключительную фразу к своей хронике за тот год: «И я, Аньоло ди Тура, называемый Толстяком, похоронил жену и пятерых детей своими собственными руками» [353] Там же. .

Смертность в Сиене была очень высокой. По словам Аньоло, в городе погибло 52 тысячи человек, в том числе 36 тысяч стариков [354] Бовски, «Impact of the Black Death», с. 17. . В сельской местности, по его оценкам, ушло из жизни 28 тысяч человек. В регионе с потенциально высокой численностью населения в 97 тысяч человек такие данные соответствуют уровню смертности в 84 процента, что большинство современных историков считают преувеличением. По современным оценкам, смертность в Сиене составила от 50 до 60 процентов. В истории с чумой есть еще один «пострадавший». В то время как вечный запрет на азартные игры был отменен в течение шести месяцев (Сиена снова разорилась), реконструкция собора спустя семьсот лет все еще ожидает своего завершения [355] Филип Зиглер, The Black Death (Нью-Йорк: Harper & Row, 1969), с. 58. .

В августе эпидемия отправилась на юг, от Орвието к Риму, где разыгрывалась одна из самых необычных из всех малых городских драм средневековой Италии.

Представьте себе Муссолини, только в три раза красивее и в четыре раза экстравагантнее, и перед вами появится герой драмы Кола ди Риенцо, самопровозглашенный римский трибун, выдающийся фантазер и местный герой. За свержение «мафиозного» господства старых высокородных семей Рима римский народ был готов простить своему великолепному ди Риенцо почти все, включая сказки о том, что он был незаконнорожденным сыном немецкого императора, а не деревенского трактирщика. Но когда Кола посвятил своего сына в рыцари, искупав его в крови другого человека, римляне пришли в ужас [356] Фердинанд Грегоровиус, History of the City of Rome in the Middle Ages , пер. А. Гамильтон (Чикаго: University of Chicago Press, 1971), с. 350–355. .

Вторым главным персонажем драмы был заклятый враг Колы, восьмидесятилетний Стефано Колонна, самый могущественный аристократ Рима и просто удивительный человек. «Милостивый Боже, какое величие в этом старике, – писал один современник. – Что за голос, что за лоб и лицо! Какая энергия духа и сила тела в таком возрасте!» [357] Там же, с. 306. Когда сподвижники Колы убили сына, внука и племянника Стефано, старик отказался оплакивать их, сказав: «Лучше умереть, чем жить в рабстве у клоуна» [358] Моррис Бишоп, Petrarch and His World (Блумингтон: Indiana University Press, 1963), с. 264. .

Третьим главным персонажем драмы был галантный и просвещенный папа Климент VI, проницательный сибарит с талией, как у Брата Тука [359] Персонаж сказки Робин Гуда, полный монах. ( Прим. ред .) , и непомерно высоким либидо. Говорят, что, когда его упрекали в распутстве, Климент обращался с ходатайством к ex consilio medicorum , которые подтверждали, что он следовал совету своих врачей [360] Диана Вуд, Clement VI: The Pontificate and Ideas of an Avignon Pope (Кембридж: Cambridge University Press, 1989), с. 7. . Еще говорили, что он предоставлял своему обвинителю список других любвеобильных пап, имена которых он заносил в «маленькую черную книгу», а затем вслух удивлялся, как же так вышло, что величайшие лидеры церкви оказались в списке величайших распутников.