Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

В 1857 г. В. В. Григорьеву было поручено довести до конца работу специальной комиссии, изучавшей материалы И. Я. Осмоловского. Рассмотрев содержание сборника, Григорьев не только выступил против его публикации, но и раскритиковал работу людей, приложивших усилия к проверке материалов. Считая, что сборник противоречит текущим правительственным задачам [430] По его мнению, вводя в действие «Положение об управлении оренбургскими казахами» 1844 г., правительство преследовало иную цель, чем та, которую видели оренбургские чиновники. Первая задача, согласно В. В. Григорьеву, была только познавательной: «познакомиться ближе с собственно-киргизским кочевым бытом и вытекающими из него гражданскими отношениями народа»; вторая, надзорная — «оставляя киргизов при их суде по своим обычаям, иметь возможность контролировать действия киргизских судей, видеть — решают ли судьи тот или другой случай в сообразности с народными обычаями, или по своему личному произволу»; и, наконец, третья, предписывающая — «с развитием гражданственности между киргизами под попечительным русским управлением заменять и дополнять мало-помалу грубые их обычаи постановлениями русского законодательства». См.: ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 5716. Л. 54 об. , так как отражает не «исконно киргизские обычаи», а положения «магометанского шариата» [431] Именно вторая часть сборника («Особые замечания на киргизские обычаи»), преследующая цель определить влияние шариата на казахский адат, содержала 79 комментариев по фикху, что и вызвало наибольшее недовольство В. В. Григорьева. , Григорьев настаивал на фундаментальности разграничения адата и шариата [432] Подробнее об этом см.: Батунский М. А. Россия и ислам. С. 227. . Он еще раз напоминал правительству, что публикация сборника может стать «доныне» неведомым шагом «к утверждению магометанства в степи» [433] Этот троп получает широкое распространение в политическом дискурсе империи во второй половине XIX — начале ХХ в., проникая во многие научные работы и общественные выступления. Так, например, исследователь оренбургской епархии Н. М. Чернавский рассматривал в начале XX в. образование ОМДС как меру, с помощью которой власти, сами того не осознавая, способствовали усилению ислама среди казахов. См.: Чернавский Н. М. Оренбургская епархия в прошлом и настоящем / Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Вып. 10. Оренбург, 1901–1902. С. 8–9. См. также: Миропиев М. А. О положении русских инородцев. СПб., 1901; Воронец Е. Н. Нужны ли для России муфтии? М., 1891; Машанов М. А. Современное состояние татар-мухаммедан и их отношение к другим инородцам. Доклад профессора Казанской Духовной Академии М. Машанова миссионерскому съезду 1910. Казань, 1910. и препятствовать «улучшению со временем общественного и нравственного быта киргизов» [434] См.: ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 5716. Л. 55. . Все же Григорьев не оставлял надежды подогнать материалы сборника под «правильную» концептуальную схему и ставил в известность оренбургского и самарского генерал-губернатора А. А. Катенина о своем желании лично заняться этим вопросом. Однако ручаться за успех дела он не был готов, отмечая, что «о чищение (курсив наш. — П. Ш., П. С. ) составленного комиссией труда от магометанского элемента, которым он пропитан, требует и значительного времени, и нескольких поездок в степь» [435] Там же. Л. 55 об. . Времени для нового масштабного проекта у него так и не нашлось. Из письма нового оренбургского и самарского генерал-губернатора А. П. Безака следует, что В. В. Григорьев в 1861 г. все еще не приступил к работе над сборником [436] Там же. Л. 56 об. . Как известно, уже на следующий год он оставил Оренбург для продолжения академической карьеры в Санкт-Петербурге [437] См.: Веселовский Н. И. Василий Васильевич Григорьев по его письмам и трудам. С. 225. .

Не сумев отредактировать сборник Осмоловского в желательном идеологическом ключе, Григорьев не пожелал выпустить его из-под своего контроля. Вероятно опасаясь, что в его отсутствие новая администрация в Оренбурге может реанимировать идею публикации сборника, В. В. Григорьев захватил его в Санкт-Петербург вместе с другими бумагами и хранил вдали от посторонних глаз. Этот беспрецедентный для государственного служащего шаг — изъятие из делопроизводства официального документа (подготовленного по поручению ОПК сборника права, обсуждавшегося разными административными инстанциями) и сокрытие его — объясняется особым значением, которое Григорьев придавал этому документу, считая, что он может причинить «в неумелых руках» вред России. Титульный лист, предваряющий рукопись обнаруженного нами сборника, содержит приписку: «Василий Васильевич всячески оберегал эту рукопись и придавал ей видное значение, но в то же время, заботясь о благе России, держал ее под спудом в виду неоднократности уже случаев, когда наши чиновники-администраторы, не поняв дела, вводили разные антипатриотические меры» [438] РГИА. Ф. 853. Оп. 2. Д. 65. Л. 1. .

Серьезность отношения Григорьева к сборнику Осмоловского объясняет, почему не были обнаружены какие-либо копии или черновые записи сборника в архивах оренбургской администрации. Вероятно, они были уничтожены или вывезены самим Григорьевым. Такой шаг сделал эту часть наследия И. Я. Осмоловского недоступной не только для его современников, но и для коллег-потомков. Например, А. И. Макшеев в конце XIX в. в своих воспоминаниях об И. Я. Осмоловском сообщал, что «этот замечательный труд остается до сих пор погребенным в архивах» [439] Макшеев А. И. Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю. С. 246–247. .

Справедливости ради надо признать, что идеологические соображения В. В. Григорьева были не единственным фактором, определившим судьбу сборника И. Я. Осмоловского. Осознание к 1840‐м гг. принципиального различия между адатом и шариатом (пусть и существующего главным образом в теории) было использовано разными группами внутри имперской администрации и разными социальными элементами в Степи в ходе многочисленных конфликтов интересов. Совершенно очевидно, что взгляды чиновников Санкт-Петербурга и Оренбурга на судьбу казахского обычного права расходились. Министерство иностранных дел пыталось ускорить кодификацию казахского обычного права, рассматривая эту реформу в качестве основы для новых проектов по преобразованию административной и судебной системы (с этой целью в Оренбург в 1846 и 1848 гг. и были направлены чиновники Азиатского департамента МИД Л. д’Андре и И. Я. Осмоловский). Полагая, что Казахская степь еще не готова к административной и юридической интеграции в составе империи, Н. И. Любимов, вице-директор Азиатского департамента МИД, предлагал создать для разбора исков казахов при султанах-правителях специальный совет с большими полномочиями, в котором будут заседать в основном старшины, а не бии [440] Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 238–239; Васильев Д. В. Россия и Казахская степь. С. 258–261. . Однако служащие Оренбурга опасались, что эта реформа сделает их заложниками «Положения об управлении оренбургскими киргизами» 1844 г., параграф 60 которого гласил: «киргизы, если пожелают, могут между собой разбираться словесным мировым судом при Пограничной комиссии; в противном случае комиссия разбирает оные, применяясь к киргизским обычаям и с возможным упрощением законодательства…» [441] Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 222.