Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Обязанности казахских чиновников заключались в полицейском надзоре, организации кибиточного сбора, судопроизводстве по обычному праву. Пытаясь примериться к особенностям местного управления, инструкция предписывала делопроизводство вести словесно, избегая переписки [565] АВПРИ. Ф. 161. I-1. Оп. 781. Д. 96. Л. 89 об. . При этом официальный статус казахского языка сохранялся не только при взаимодействии со старшим чиновником, но и при ведении самими казахами всех местных дел и судебных разбирательств [566] Там же. Л. 88 об.; ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 107. Л. 298 об. . Такая ситуация заметно отличалась от других регионов Казахской степи, где статус татарского языка в качестве связующего элемента в имперской бюрократической системе оспаривался редко [567] На татарском языке составлялись не только официальные документы (текст присяги, грамоты), отражавшие политические отношения между империей и казахской управленческой элитой, но и иски, письма, рапорты и прочая бюрократическая документация, поступавшая в ОПК. См.: Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 32–33, 38. О роли татарского языка в политической жизни Московского государства и Российской империи см.: Хисамова Ф. Татарский язык в восточной дипломатии России (XVI — начало XIX вв.). Казань, 2012. . В этом контексте можно допустить, что отдельные пункты инструкции были близки к идеи коренизации [568] Политика, получившая распространение в СССР в 1920–1930‐е гг. Ее особенность заключалась в формировании правящих элит из представителей национальных меньшинств, поддержке национальных языков и культур. Терри Мартин дает такой политике наименование «позитивной/конструктивной деятельности» («affirmative action»), имея в виду не подчеркнутый нейтралитет государства к национальному вопросу, а, наоборот, целенаправленную разработку программ для развития национальных меньшинств. См.: Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923–1939 / Пер. с англ. О. Р. Щелоковой. М., 2011. С. 29–32. , которая в 1860‐е гг. стала постепенно сходить на нет, что в свою очередь было связано с интеграцией региона в административно-политическую систему Российской империи, крестьянской и казачьей колонизацией, усилением российского военного контингента в целях продвижения вглубь Центральной Азии.

Одним из самых сложных вопросов была проблема организации судопроизводства. Нет сомнений, что при составлении инструкции 1856 г. использовалось Положение по управлению оренбургскими казахами 1844 г. Однако его правовая часть была значительно видоизменена. Начнем с того, что все важные дела (на сумму, превышающую 30 рублей серебром) [569] В Положении 1844 г. говорилось, что ОПК разбирает иски казахов на сумму, превышающую 50 рублей серебром, но не на основании обычного права, а руководствуясь «общим государственным законом». См.: Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 222. следовало разбирать не в ОПК [570] Только иски, превышающие сумму 1200 рублей серебром, должны были разбираться в ОПК. См.: АВПРИ. Ф. 161. I-1. Оп. 781. Д. 96. Л. 99. , а у старшего чиновника МИД, который в этих случаях должен был отдавать предпочтение обычному праву. Место русского закона оговаривалось ситуацией, когда обе стороны судебного разбирательства будут настаивать на его применении. Кроме того, инструкция позволяла И. Я. Осмоловскому быть апелляционной стороной и в то же время самостоятельно выбирать правовых посредников, т. е. контролировать суд биев [571] Там же. Л. 97 об. — 98. . Таким образом, старший чиновник должен был не только координировать всю вертикаль судебной власти, но и разбираться в ее процессуальных особенностях. Поступая так, В. А. Перовский и другие авторы инструкции стремились к возможному упрощению судопроизводства. Пытаясь исправить ошибки, допущенные ОПК, инструкция усиливала централизацию судебной власти в одних руках и вводила в употребление более ясные представления об акторах правового разбирательства. Например, понятие «словесный мировой суд», применяемое в Положении 1844 г. [572] Такая инстанция, как словесный мировой суд, по замыслу российских властей, должна была состоять из самих казахов и находиться при ОПК. Представляя альтернативу суду биев и разбирая иски на основании обычного права, это учреждение являлось синтезом европейских понятий о прозрачности и беспристрастности судопроизводства и местной убежденности чиновников в том, что обычное право можно адаптировать к европейским процессуальным категориям. Проект словесного мирового суда так и остался на бумаге. См.: Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 222. , было заменено прежними категориями — судом биев [573] АВПРИ. Ф. 161. I-1. Оп. 781. Д. 96. Л. 97 об. — 98. , однако по существу документ не вносил глобальных изменений, скорее делалась подмена понятий. Согласно инструкции, бии, как и заседатели словесного мирового суда, становились скорее русскими чиновниками, чем независимыми правовыми экспертами. С другой стороны, ссылка на учет правового разнообразия (адат и русские законы) прозвучала как некое очевидное явление. Это предполагало, что не только старший чиновник, но и лица, которых он может задействовать в судопроизводстве, потенциально были готовы к введению той юридической практики (использование российскими чиновниками казахского обычного права), которая не основывалась на успешном опыте, в том числе и в годы подготовки кодификационных проектов в первой половине XIX в.

Важно обратить внимание и на другую особенность — сложность управления группами, которые не были привязаны к определенной территории и вследствие нехватки ресурсов, а также социальных противоречий и других факторов сохраняли высокую мобильность в пределах фронтирной зоны. Понимая, что силовой контроль над деятельностью таких групп осуществлять сложно, власти оставляли за кочевниками свободу выбора в маршрутах передвижения по фронтирной территории, включая проживание на землях, находившихся под влиянием Кокандского и Хивинского ханств. Более того, инструкция юридически закрепляла своеобразное двоеподданство казахов, позволяя им подчиняться всем требованиям своих новых политических сюзеренов, а также при необходимости возвращаться в российскую часть фронтирной зоны и исполнять обязанности, налагаемые местной администрацией [574] Там же. Л. 97, 104 об. . Это обстоятельство позволяло кочевникам добиваться гораздо большей свободы действий, чем та, которую допускала инструкция, — выгодно использовать фронтирную ситуацию, избегая внешнего силового воздействия. Так, 29 ноября 1858 г. командующий Сыр-Дарьинской линией А. Л. Данзас докладывал в Оренбург: «…киргизы (кочующие по Буканским горам. — П. Ш., П. С. ) при приближении времени сбора с них закята (кокандскими чиновниками. — П. Ш., П. С. ) спокойно откочевывают на Яныдарью, и когда приходит время кибиточной подати (собираемой русскими. — П. Ш., П. С. ) — отходят к Буканским горам. Пользуясь этой свободой, не платя никому подати, они на этот год позволили себе и более: ограбление наших возчиков, посланных бухарскими купцами из форта Перовский в Бухару за товарами» [575] О слухах и событиях в Средней Азии. С. 380–381. .