Стивен Коткин - Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

КГБ, подобно писавшим об СССР западным СМИ, был настроен на выискивание того, что считалось диссидентским поведением. Однако из нескольких тысяч людей, посаженных или высланных по политическим причинам за время брежневского правления, только незначительное меньшинство состояло из признанных международным сообществом борцов за права человека (таких, как физик А. Д. Сахаров, получивший в 1975 году Нобелевскую премию мира). В другую категорию диссидентов входили убежденные сепаратисты, особенно из западных республик, присоединенных к СССР в 1939–1940 годах. Большинство же пострадавших от политических репрессий составляли приверженцы свободы вероисповедания. Только в 1981 году на Красной площади было совершено 17 попыток самосожжения. Но ни одна из них так и не стала известна ни на Западе, ни в самом СССР [34] Volkogonov D. Autopsy for an Empire: The Seven Leaders Who Built the Soviet Regime. N. Y., 1998. P. 313–315; Докучаев М. Москва. Кремль. Охрана. М., 1995. C. 102. За 10 лет правления Хрущева в стране было 11 случаев массовых беспорядков (с участием более 300 человек в каждом), а за 18 лет брежневского руководства — лишь 9. Большинство их было вызвано повышением цен, тяжелыми условиями жизни людей и национальными проблемами. Власти репрессировали «зачинщиков», блокировали проникновение любой информации о произошедшем в прессу и предупреждали свидетелей событий о «неразглашении». Козлов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 — начало 1980-х гг.). Новосибирск, 1999; О массовых беспорядках с 1957 года // Источник. 1995. № 6. С. 146–153. . Лидер подпольной московской правозащитной организации, обобщая в 1984 году сложившееся к тому моменту положение, писала, что «история инакомыслия в СССР трагична», и справедливо добавляла, что «это движение так и не стало массовым и не сумело добиться выполнения ни одного из своих требований» [35] Alexeyeva L. Soviet Dissent: Contemporary Movements for National, Religious, and Human Rights. Middletown, 1985. P. 449. .

Однако существовала и более серьезная, чем диссиденты, угроза режиму: миллионная армия ученых, в большинстве своем политически индифферентных, но недовольных властью из-за ограничения доступа к информации (внутренней и в еще большей степени — иностранной), контролируемой недалекими политическими «надзирателями». Эта дилемма — развивать или тормозить обмен научной информацией — все более очевидно требовала решения, и в верхах периодически раздавались предложения смягчить цензуру. В ответ на них главный партийный идеолог брежневской поры М. А. Суслов (еще в 1949-м, при Сталине, он вошел в ЦК, а в 1955-м стал членом Политбюро) напоминал, что в Чехословакию всего через несколько месяцев после отмены цензуры пришлось вводить советские танки. А кто, добавлял Суслов, пошлет танки в Советский Союз? В отдельных случаях ограничения удавалось смягчать, но для большинства ученых, как и для многих представителей культурной элиты, условием успешной карьеры оставалось членство в партии. Прием же их в партию позволял еще более укреплять коммунистическую «вертикаль власти».

Партийный аппарат в союзных республиках обычно возглавлялся представителем титульной нации (с русским в качестве его заместителя) и пользовался некоторой автономией в обмен на сохранение лояльности Москве. Национальные проблемы действительно становились в республиках все более заметными (аналогичный процесс в странах Восточной Европы проявился в становлении здесь режимов «национального коммунизма»). Однако власть нигде не позволила национализму вытеснить официальную социалистическую идеологию, и ни в одной республике лояльность режиму не была поколеблена. Только в самой России (где, в отличие от остальных 14 республик, не было отдельной коммунистической партии) русские националисты иногда получали возможность публично критиковать марксизм-ленинизм и атеизм во имя сохранения дореволюционных памятников, русской души и окружающей среды [36] Brudny Y. M. Reinventing Russia: Russian Nationalism and the Soviet State, 1953–1991. Cambridge, MA, 1998. . Но и этому культурному национализму не позволяли превратиться в самостоятельную силу. В результате и в России, и за ее пределами сепаратизм был слаб, а межнациональная солидарность — очень прочна. При этом она еще более усиливалась пропагандой, русификацией с ее карьерными возможностями, взаимозависимостью республик в системе планового хозяйства и большим количеством смешанных браков. Советский Союз, в котором доминировали русские и существовала масса национальных напряжений, вызывал возмущение у многих. И все-таки он был не столько паровым котлом, готовым разрываться от кипения национальных страстей, сколько многоязычным и мультикультурным миром.

В общем, можно сказать, что советская система пыталась удовлетворить потребность людей в отдельных квартирах, тем самым создавая им некое личное, приватное пространство; давала им возможность получить образование, что усиливало не только приверженность людей системе, но и критический настрой по отношению к ней; и все шире использовала современные коммуникационные технологии, тем самым открывая дорогу западным ценностям. Власти сталкивались с обостряющимся противоречием между необходимостью развивать науку и желанием сохранить закрытость этой сферы по политическим причинам. Они были уже не в состоянии ни воодушевлять общество, особенно молодежь, с помощью устаревшей модели героической мобилизации, ни смягчать растущие ожидания более благополучной жизни. Однако они могли опираться на чувство гордости за победу во Второй мировой войне и умело смешивать национализм с коммунизмом, сохраняя при этом цензуру. Все эти послевоенные тенденции сами по себе не были чем-то экстраординарным. Однако многие процессы за пределами СССР — экономический бум, потребительская революция, бурный рост массовой культуры и развитие демократии — делали их потенциально очень опасными.

Прямой доступ к западной действительности был открыт только для избранных представителей советской элиты. Не менее ограниченным был и доступ к предоставленным верхушке благам. Закрытые больницы, дома отдыха, магазины и школы были недоступны для обычных людей; даже горничные, обслуживавшие этот слой, как правило, работали на КГБ и давали подписку о неразглашении информации о своей работе. Социалистическая революция в России, начинавшаяся под знаменем радикального эгалитаризма, привела к созданию замкнутого привилегированного класса, озабоченного лишь собственной карьерой и добыванием выгодных должностей для своих отпрысков. Существование огромной и самодостаточной элиты стало самой большой и потенциально опасной проблемой послевоенного СССР.