Стивен Коткин - Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Как и путинский, президентский срок Медведева мог бы дать толчок структурным реформам. Но в отличие от Путина, Медведев не мог противопоставлять свое правление 1990-м годам. Правда, такой возможности уже не было и у самого Путина. Именно из-за экономического рывка 2000-х Кремль оказался в 2008-м перед лицом выросших амбиций и ожиданий нации. Главной задачей для России стало переориентировать модернизацию с быстрого валового экономического роста, основанного на восстановлении после предшествовавшего провала, на высокие жизненные стандарты, которых смогли достичь лишь очень немногие страны. Для этого Россия нуждалась в том, что отличало все наиболее производительные и высокотехнологичные страны, — в хорошем управлении, то есть в том, чего у нее никогда не было.

В день инаугурации нового президента оба лидера, конечно, пообещали продолжить прежний курс, однако и тот и другой при этом фактически уже говорили о том, как вывести страну на новый уровень. Речь шла о превращении России в более инновационную, предприимчивую страну с помощью крупных инвестиций в человеческий капитал, прежде всего в образование, ключевой императив глобализации. Говорилось также об улучшении условий для частного бизнеса и о более действенной борьбе с коррупцией (что в России всегда рисковало превратиться в сведение политических и экономических счетов). Наконец, их программа включала туманное положение о необходимости потратить более триллиона долларов на новую инфраструктуру — ту задачу, которая могла превратиться в колоссальное расточительство средств и даже в хорошо управляемом государстве потребовала бы для своего разумного воплощения максимума усилий.

В противоположность путинской эксплуатации конституционализма для усиления исполнительной власти [193] Сравнительный контекст см. в: Brown N. J. Constitutions in a Nonconstitutional World: Arab Basic Laws and the Prospects for Accountable Government. Albany, NY, 2001. Медведев говорил о правовом государстве в европейском стиле, предполагающем защиту прав личности и ограничение исполнительной власти. Эта цель продолжала быть очень далекой от реализации, хотя вероятность реформ, направленных на усиление правового поля, оставалась большой — ведь они стали идеей, с которой Медведев связал свое имя, и возможным источником построения его собственной патронажной сети. Может ли закон в России стать инструментом защиты граждан, а не чиновников? В определенной степени он им был, хотя это было не очень заметно. При Путине были введены новые мировые суды, снявшие часть бремени с перегруженных районных судов и предлагавшие ускоренное и недорогое правосудие по различным несложным делам — от разводов и алиментов до споров по поводу налогов и оплаты труда, а также мелким уголовным делам (например, связанным с нарушениями прав потребителей) [194] Solomon P. H., Jr. The New Justice of the Peace Courts in the Russian Federation: A Cornerstone of Judicial Reform? // Democratization. 2003. Vol. 11. № 3. Р. 363–380. См. также: Idem . Putin’s Judicial Reform: Making Judges Accountable as Well as Independent // East European Constitutional Review. 2002. Vol. 11. № 1–2. Р. 101–107. . На вершине же судебной вертикали более действенным, чем ожидалось, оказался Конституционный суд [195] Парадоксальным образом, хотя в каждой посткоммунистической стране, будь она демократической или авторитарной, был свой Конституционный суд, жители этих стран получили право апеллировать к нему в спорах с государством, тогда как для жителей демократических стран такое право часто не было предусмотрено. Не опасавшиеся близкого поражения на выборах, авторитарные режимы вводили доступные и действенные способы апелляции к Конституционным судам. В конце концов эти нормы были сохранены самим процессом их функционирования. См.: Trochev A. Judging Russia: Constitutional Court in Russian Politics 1990–2006. Cambridge, 2008. . В целом российские суды являли собой противоречивую картину. С одной стороны, они были в числе институтов, воспринимаемых людьми как наиболее коррумпированные. Часто бывающий циничным, Путин не стеснялся резко высказываться по поводу судей даже после того, как увеличил на 40 % их зарплату. СМИ изображали типичного судью-взяточника на БМВ с часами за 50 тысяч долларов. Однако большинство судей вели достаточно скромный образ жизни, подвергаясь давлению со стороны своего руководства, которое и получало львиную долю незаконных доходов [196] В 2008 году российская судебная система насчитывала всего чуть более 20 тысяч судей арбитражных судов, судов общей юрисдикции (включая 2 тысячи районных судов, 83 региональных и Верховный суд) и Конституционного суда. При этом прокуроров было вдвое больше (40 тысяч), однако они оказались в нелегком противостоянии с получившими новые полномочия адвокатами. По принятому в 2001–2002 годах новому уголовно-процессуальному кодексу последние получили серьезные возможности для участия в сборе доказательств и в судебных разбирательствах, а использование так называемых закрытых доказательств было ограничено. Однако суд присяжных в России все еще далек от нормы. Вступившие в силу оправдательные приговоры по-прежнему редки, особенно вне судов присяжных. . С другой же стороны, российские суды решали все большее количество дел, что отражало растущий общественный спрос на правосудие [197] Solomon P. H., Jr. Judicial Power in Russia: Through the Prism of Administrative Justice // Law and Society Review. 2004. Vol. 38. № 3. Р. 549–582. Жители России направляют в Страсбургский суд по правам человека больше исков, чем поступает из любой другой страны — члена Совета Европы. Из 90 тысяч рассматриваемых этим судом дел (по состоянию на январь 2007 года) около 20 тысяч пришло из России, в том числе 10,5 тысячи — в 2006 году. .

При Путине возрожденное государство политически подавляло общество, а затем заявляло о том, что слабое общество вынуждает его, государство, взять лидирующую роль на себя — знакомая традиция! Многие российские чиновники были добросовестны и компетентны, однако слишком многие охотно следовали курсу Кремля на давление и экспроприацию. Окружающая Путина алчная, паразитическая и презираемая самими чиновниками клика, превратившаяся в своего рода внутреннее татаро-монгольское иго, подстрекала своих двойников во втором и третьем эшелонах власти к давлению на бизнес и беззастенчивому захвату «своих» кусков пирога. От системы, когда государство находится на службе у сомнительных бизнес-интересов, Россия перешла к противоположной — когда бизнес подчинен сомнительным государственным интересам. Решение одной проблемы создало другую. Госдума по-прежнему очень мало напоминала независимую законодательную власть, контролирующую власть исполнительную (в отличие от Рады на Украине, стране, управлявшейся не лучше России, долговременное преимущество которой заключалось в том, что она оставалась открытой и плюралистичной). Во время правления Путина было убито по меньшей мере 14 журналистов и лишь Интернет оставался свободным от политической цензуры. Страшный дефицит открытых и профессиональных СМИ сбивал с толку даже самих чиновников, лишая их надежной информации, аналитических заключений и представления об общественном мнении.