Александр Фокин - «Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов

Остановимся на двух примерах словоупотребления в выступлениях Н. С. Хрущева, один из которых отсылает слушателя к прошлому, а другой — к будущему, ставшему настоящим. Первый конструкт — «строительство коммунизма» — уже можно воспринимать как устоявшийся речевой оборот. Строительство коммунизма воспринималось как общенародное действие, сплачивающее партию и народ, СССР и весь остальной мир. Помимо такого свойства коллективного труда, как объединение людей, немаловажным фактором представляется использование данного существительного именно с дополнением «коммунизма». Почему, например, не «достижение коммунизма», а «строительство коммунизма»? Словарь С. И. Ожегова определяет «строительство» так: «1. Отрасль науки и техники, занимающаяся возведением и реконструкцией зданий, сооружений. 2. Возведение зданий, сооружений. 3. То же, что стройка. 4. Создание, организация чего-нибудь» [218] Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1990. С. 772. . В контексте «коммунизма» корректным является четвертое, переносное значение. Однако второе значение выступает скрытым, но немаловажным для восприятия словосочетания элементом. Коммунизм в такой трактовке аллегорически воспринимается как своеобразный Дворец, Храм, Дом, строительство которого, как, например, в случае с Храмом Соломона, является сакральным актом. Подобное восприятие будущего как сакрального архитектурного сооружения подтверждают и замечания Хрущева к тексту проекта Программы партии: «В проекте Программы указываются пути деятельности всего советского народа по возведению здания коммунизма. И оно предстает перед нами как реальное. На основе предначертаний, выдвигаемых в проекте Программы, можно видеть, какие основные пути и методы ведут к его построению, что нужно сделать, чтобы здание коммунизма становилось все более удобным и красивым» [219] РГАСПИ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 201. С. 27. . В речи с трибуны XXII съезда КПСС этот образ предстает еще более четко. Вместо расплывчато сформулированных замечаний в своем выступлении Хрущев однозначно заявлял: «В Проекте указываются ясные (курсив мой. — А. Ф.) пути возведения светлого здания коммунизма. Мы видим, как его нужно построить, как оно выглядит снаружи и изнутри, какие в нем будут жить люди и что они станут делать, чтобы здание коммунизма становилось все более удобным и красивым» [220] Материалы XXII съезда КПСС. С. 135. . Переход от осторожных и уравновешенных замечаний, если исходить из внутренней логики Хрущева, к «ясному» виденью происходит вследствие необходимости выполнять функции оракула.

Раскрывать мифологическое значение образа дома в данной работе нет необходимости, а вот осветить механизмы совмещения определений (и их мифологизации) стоит. Наиболее продуктивным подходом представляется теория, выдвинутая французским исследователем Р Бартом. Он рассматривает миф не как отдельное явление, а во взаимосвязи с языком. «В мифе имеется две семиологические системы, одна из которых смещена по отношению к другой: во-первых, это лингвистическая система, система естественного языка (язык-объект); во-вторых, сам миф, который я буду называть метаязыком, так как он представляет вторичный язык, на котором говорят о первичном» [221] Барт Р. Мифологии. М., 2000. С. 240. . Основой структуры мифа является, по Барту, похищение слова: «Миф — это похищенное и возвращенное слово. Просто возвращается слово уже не совсем таким, каким было похищено; при возвращении его поставили не совсем на свое место» [222] Там же. С. 251. . Миф начинается знаком и кончается знаком (значением), он «выполняет двойную функцию — и обозначает, и внушает, и дает, и требует понять» [223] Там же. С. 242. . Другой функцией мифа является деформация: «Под воздействием понятия смысл не отменяется, а именно деформируется. Миф — система двойная; он как бы вездесущ — где кончается смысл, там сразу же начинается миф» [224] Барт Р. Мифологии. М., 2000. С. 248. . Следовательно, следуя логике Барта, миф необходимо выносить за скобки таких понятий, как истинное — ложное.

Похищенное из основного языка слово «строительство», отсылающее к сакральному жилищу, становится одним из медиаторов: соединяясь с «коммунизмом», оно переносит часть подразумеваемой сакральности и на образ будущего. В свою очередь, будущее неслучайно называлось «светлым», что недвусмысленно отсылает нас к религиозным идеям о различных вариантах идеального места. В христианском варианте это был рай, потерянный религией и обретенный комплексом коммунистических идей. Несмотря на такое заявление, стоит повториться, что исследовательская позиция не позволяет встать на сторону восприятия марксизма-ленинизма как религии. Коммунистическая перспектива выполняла стандартные функции мифа: организовывала пространство и время, создавала из хаоса космос, уменьшая энтропию человеческой и общественной экзистенции. Коммунизм представлялся как конечный продукт множества диалектических процессов отрицания: каждая формация отрицала прежнюю, а коммунизм становился окончательным синтезом. При этом он, можно сказать, завершал цикл, возвращаясь к состоянию коммунизма, только теперь не первобытного, а развитого. Возвращение в священное время, как отмечал М. Элиаде, служит одной из важных функций времени: «Именно в мифах следует искать и находить принципы и парадигмы всякого поведения» [225] Элиаде М. Избранные сочинения. Мифы о вечном возвращении. М., 2000. С. 300. . Вместо разрушенных православных храмов должен был построиться «храм» коммунистический, и это не было простым зданием, им должен был стать весь земной шар.

Еще одним мифологическим аспектом в речи Н. С. Хрущева можно считать наличие космической тематики. «Программы КПСС можно сравнить с трехступенчатой ракетой. Первая ступень вырвала нашу страну из капиталистического мира, вторая — подняла ее к социализму, а третья — призвана вывести на орбиту коммунизма. Это замечательная ракета, товарищи» [226] Материалы XXII съезда КПСС. С. 135. . Космические полеты на протяжении долгого времени служили, и продолжают служить, символом технического прогресса и будущего. 1961 год стал переломным, человек впервые покорил космическое пространство, будущее стало настоящим.

Многие исследователи подчеркивают огромное влияние, которое оказал полет Ю. А. Гагарина на население Советского Союза. В массовом сознании 1961 год прочно ассоциируется именно с первым полетом человека, а не с XXII съездом КПСС и принятием III Программы КПСС. П. Вайль и А. Генис писали, что присущее человеку вертикальное сознание заставляло его задирать голову, и если раньше вверх возвышались культовые сооружения, то в 1960-х гг. устремление вверх брала на себя космонавтика [227] Вайль П., Генис А. Указ. соч. С. 22–23. . Это подтверждает и высказывание С. Г. Струмилина: «Разве мало у нас юных комсомольцев, уже ныне мечтающих подняться со временем и на Луну, и на Марс, и выше в поисках все новой целины и восхождения на все новые пики „разбегающейся вселенной“» [228] Струмилин С. Г. Рабочий день и коммунизм. М., 1959. С. 20. . Восприятие космического пространства как целины симптоматично для сознания той эпохи. Молодые люди, мечтающие о космосе, должны были не просто побывать там, став первопроходцами, а освоить его, прибавив Советскую социалистическую республику Луны и Марса, куда должны были устремиться караваны ракет и где должны были цвести яблони.