Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Шереметев, конечно, как и любой другой дворянин на его месте, не до конца поверил в слова крепостных, но признал, что был неправ, устанавливая исключительно высокий — по тем временам — сбор за выход замуж не в своей вотчине (в ту эпоху в Вощажниковском районе цена в 5 рублей, вероятно, в два, а то и более раза превышала рыночную стоимость бракоспособной крепостной девки), и что он в действительности не знал, каким в этом районе мог бы быть приемлемый размер выводного. Его немедленная и полная капитуляция в этом деле говорит о том, что Шереметев понял, что переступил некую нравственную черту. Его сыновья Петр и Сергей последовали его примеру. В 1733 г. они взимали 15 копеек за выход замуж не в своей вотчине, что на тот момент являлось примерно средним по Ростовскому уезду сбором [22] РГАДА. Ф. 615 (Крепостные книги местных учреждений XVI–XVIII вв.). Оп. 1. Д. 9159 (1733). Л. 44. . До 1772 г. Петр иногда брал за вывод рубль, но чаще позволял женщинам из Вощажниково выходить замуж на сторону без выводного [23] РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 9177. Л. 7, 23; Д. 9180. Л. 4 об. — 5 об., 12–12 об., 15 об.; Д. 9205. Л. 10 об. — 11, 16–16 об., 22 об. — 23; Д. 9207. Л. 9–9 об., 28–29 об., 39–39 об., 70–70 об. Это касается только Вощажниковой вотчины. .

Успешный протест крепостных свидетельствует о том, что в вопросе о браке Шереметев и его крепостные придерживались единой позиции: владелец не должен ставить финансовых препон на пути своих крепостных женщин к замужеству. Как показывает Е. П. Томсон в «Моральной экономике низших слоев английского населения в XVIII в.», подобным же единогласием между беднотой и местной политической и социальной элитой в Великобритании XVIII в. относительно того, что высокие цены на хлеб не должны лишать трудящиеся массы доступа к пропитанию, объяснялось то, что в годы продовольственного дефицита рабочему люду часто удавалось добиться от фермеров, мельников и пекарей снижения цен на зерно, муку и хлеб до привычного уровня [24] Thompson E. P. The Moral Economy of the English Crowd in the Eighteenth Century // Past and Present. 1971. Feb. Р. 76–136; также: Thompson E. P. The Moral Economy Reviewed // Customs in Common. Pontypool: Merlin Press, 1991. Р. 259–351. . Вощажниковский инцидент не является единственным основанием моего утверждения, что примерно до середины XVIII в. браки крепостных крестьян имели твердые корни в моральной экономике. В начале XVIII в. поразительно схожие конфликты по поводу выводных денег возникали и в других местах и разрешались точно таким же образом, и я вернусь к этому в конце данной главы.

Я хочу, однако, с самого начала обозначить следующее: браки крепостных подчинялись принципам моральной экономики, которые продолжали действовать где-то до 1760-х гг., когда значительная часть дворянства отказалась от единой позиции по этому вопросу. Из XVII в. до нас дошли лишь намеки на ту же моральную экономику, что проявилась в капитуляции фельдмаршала Шереметева, но намеки достаточно прозрачные. Я собираюсь показать, что в период с 1580-х гг., когда российское правительство начало запрещать свободное передвижение крестьян, по 1750-е гг. помещики редко вмешивались или пытались контролировать браки своих крепостных. При этом в течение XVII и первой половины XVIII в. масштабы деспотизма и вмешательства в жизнь крепостных со стороны их владельцев последовательно росли, так почему они не попытались, по крайней мере, извлечь прибыль из браков своих крепостных? Почему они пренебрегали очевидной возможностью превратить номинальное выводное в некий вид продажи, как это собирался, по-видимому, сделать граф Шереметев в 1717 г.? Если бы дворян XVII в. попросили объясниться по этому поводу, они, скорее всего, сказали бы, что следуют традиции. Вряд ли многие из них когда-либо задумывались над браками крепостных. Они просто позволяли им действовать сообразно местным обычаям. Сами же крестьяне формулировали свое понимание моральной экономики брака, лишь когда обычаи нарушались. Я привожу здесь концепцию моральной экономики, чтобы подчеркнуть, что долгое время русские помещики признавали право крепостных на заключение браков по собственному усмотрению и тот вред, который мог быть нанесен попытками регламентировать браки крепостных или нажиться на них.

«Экономика» в данном случае не метафора. Брак у русских крестьян в XVIII в. — так же как и до и после — был сопряжен с рядом экономических операций. Семья жениха платила выкуп за невесту. Семьи жениха и невесты сговаривались, сколько во время свадебных торжеств будет потрачено на еду, водку и подарки. Нужно было купить у архиерея венечное знамя и заплатить священнику за совершение обряда венчания. Вплоть до начала первой половины XVIII в. вступление в брак в большинстве случаев предполагало небольшое денежное или съестное подношение тому, кто управлял деревней — помещику ли, его приказчику, посельскому старцу в монастырских деревнях либо местному чиновнику, заведовавшему черносошными крестьянами. Дополнительный взнос, уплачиваемый в случаях, когда невеста переходила из одной юрисдикции в другую, обычно составлял лишь малую часть свадебных расходов. Крепостные Шереметева оспаривали не выводные деньги как таковые, а только внезапное — возможно, 20-кратное — увеличение с 25 копеек до 5 рублей. Как и британский рабочий люд XVIII в., они просили лишь о снижении таксы до привычного им уровня.

Если оставить в стороне набор правил, установленных православной церковью, до второй половины XVIII в. браки крепостных в России облагались сборами, но практически совсем не регламентировались. По общепринятому толкованию с окончательным установлением крепостного права в 1649 г. крестьяне, жившие в дворянских имениях, крепостные, потеряли право сдвигаться с них на другие места. На самом же деле право перехода потеряли только крепостные мужики, в то время как женщины могли переселяться при выходе замуж. Согласно статье 19 в главе 11 Соборного уложения от 1649 г., «а будет» вотчинник или помещик «или чьи приказчики или старосты крестьянских дочерей или вдов учнут отпускати итти замуж за чьих людей или за крестьян», женщинам этим давались отпускные за подписью их владельцев или духовных отцов. Эти документы нужно было хранить на случай возникновения спора о том, кто является действительным владельцем женщины. Согласованное выводное должно было быть уплачено, и сумма его записывалась в отпускной документ [25] Hellie R., ed. and transl. The Muscovite Law Code (Ulozhenie) of 1649. Рart 1. Irvine, CA: C. Schlacks, 1988. Jr. Р. 89. Русский и английский тексты на смежных страницах. . Эта статья не только обеспечивала женщинам мобильность, коей мужчины были лишены, но и шла, в принципе, вразрез с рядом положений Уложения, направленных на предотвращение убыли населения из жалованных поместий, — как, например, запрет отпускать на волю крепостных (мужского пола) из этих поместий [26] Ibid. Р. 101. . В Уложении 1649 г. свобода передвижения женщин посредством замужества принималась как данность и давалось добро на этот установленный порядок.