Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

В своей статье 1919 года «Задачи народного здравоохранения в Советской России» нарком Семашко ставил во главу угла оздоровление, профилактику, а кроме того, «бесплатность и общедоступность медицинской помощи» [301] Цит. по: Bolshevik Visions: First Phase of the Cultural Revolution in Soviet Russia / Ed. W. G. Rosenberg. Ann Arbor, 1990. P. 148–149. . Особое внимание он уделял социальной гигиене — сфере здравоохранения, которая подразумевала, что болезнь столь же свойственна обществу в целом, как и телу человека. Считая, что социальные условия и профилактика важнее клинической медицины и лечения, социальные гигиенисты видели в здоровье не только биологическую, но и социологическую составляющую. Семашко полагал, что советские врачи должны быть социологами в не меньшей степени, чем биологами, и испытывать не меньшую заинтересованность в предотвращении болезней, чем в лечении их [302] Семашко Н. А. Социальная гигиена, ее сущность, метод и значение // Социальная гигиена. 1992. № 1. С. 5–11. Цит. по: Gross Solomon S. Infertile Soil: Heinz Zeiss and the Import of Medical Geography to Russia, 1922–1930 // Doing Medicine Together: Germany and Russia between the Wars / Ed. S. Gross Solomon. Toronto, 2006. P. 267. . Принципы гигиены, профилактики и бесплатного медицинского обслуживания стали в советском здравоохранении ведущими.

Хотя Семашко стремился провести различие между советским здравоохранением и капиталистической медициной, в его идеях социальной гигиены было немало заимствований из иностранных моделей и дореволюционных традиций. Подобно другим русским врачам, он вдохновлялся немецкими пионерами здравоохранения, работавшими в конце XIX столетия, такими как Альфред Гротьян [303] Starks Т. The Body Soviet. P. 47. См. также: Weissman N. Origins of the Soviet Health Administration. . При том что земские врачи уже активно применяли принципы социальной гигиены, Наркомат здравоохранения под руководством Семашко пошел еще дальше — закрепил эти идеи, превратив их в ведущий принцип советской медицины [304] Как сообщает Штефан Плаггенборг, Семашко, в 1917 году вернувшийся вместе с Лениным из швейцарской ссылки, был, после долгих лет жизни в Западной Европе потрясен российской антисанитарией и во многом поэтому так активно ратовал за улучшение гигиены (см.: Plaggenborg S. Revolutionskultur: Menschenbilder und Kulturelle Praxis in Sowjetrussland zwischen Oktoberrevolution und Stalinismus. Köln, 1996. S. 85–87). . Сам Семашко стал профессором новой дисциплины — социальной гигиены (в Московском государственном университете), а также редактором нового журнала под названием «Социальная гигиена». К 1923 году в ведущих вузах страны появились кафедры социальной гигиены, а кроме того, был организован Государственный институт социальной гигиены — с целью координировать и стандартизировать изыскания по новой дисциплине в масштабах всей страны [305] Gross Solomon S. Infertile Soil. P. 267. . Российских эпидемиологов и бактериологов заставили работать вместе с социальными гигиенистами (как они делали и в дореволюционное время) и признать в своих исследованиях важность социально-бытовых условий. Ведущий иммунолог Лев Тарасевич в докладе для секции здравоохранения Лиги Наций в 1922 году перечислил следующие причины эпидемий в России: «…скудное и недостаточное питание; грязь из-за нехватки мыла и белья; холод в домах; переуплотнение жилищ; в высшей степени неудовлетворительные условия поездок по железной дороге; недостаток санитарных и медицинских технических средств» [306] Цит. по: Ibid. P. 268. Тарасевич помог организовать кампании массового прививания, которые осуществлялись Земским союзом в годы Первой мировой войны, и вслед за тем основал Контрольный институт сывороток и вакцин, игравший важнейшую роль в Наркомате здравоохранения. См.: Hachten E. A. How to Win Friends and Influence People: Heinz Zeiss, Boundary Objects, and the Pursuit of Cross-National Scientific Collaboration in Microbiology // Doing Medicine Together. Р. 168–169. . Даже советские бактериологи, объясняя распространение инфекционных заболеваний, подчеркивали важность образа жизни и значение диет [307] Gross Solomon S. Infertile Soil. P. 268. .

Видное место, отводившееся социальной гигиене, показывает, что хотя советское здравоохранение следовало международной тенденции к социальной медицине и профилактике, оно вместе с тем сохраняло свои характерные черты, основанные на российской медицинской культуре. В то время как во многих других странах повышенное внимание к оздоровлению и социальной работе сменилось в конце XIX века упором на бактериологию и санитарную технику, советские специалисты и в 1920-е годы продолжали делать акцент на социальных, а не бактериологических причинах заболеваний. К примеру, Е. И. Яковенко, советский специалист по социальной статистике, сравнивая советских чиновников здравоохранения с их социологическим подходом к эпидемиям и немецких бактериологов, следовавших Коху, решительно высказывался в пользу первых [308] Ibid. P. 268. . Конечно, социальные гигиенисты и бактериологи во многом сходились. Как первые, так и вторые считали, что свежий воздух, чистая вода, чистота в повседневной жизни и чистота тела необходимы для предупреждения болезней, и стремились улучшить здоровье людей при помощи государственного вмешательства. Но, поскольку в российской медицинской мысли господствовало стремление объяснять болезни действием факторов среды, социальная гигиена в 1920-е годы была влиятельнее, чем бактериология и общая гигиена, а специалисты считали, что болезнь — это в большей степени социальный феномен, нежели биологический. В поиске социальных причин заболевания советские социальные гигиенисты использовали целый ряд социологических методологий: антропометрию, демографию и анамнез [309] Gross Solomon S. The Expert and the State in Russian Public Health: Continuities and Changes Across the Revolutionary Divide // The History of Public Health and the Modern State. P. 194–203. На самом деле картина была еще более сложной. Специалисты по общей гигиене и бактериологи были соперничающими группами, проводившими свои исследования разными методами (при помощи соответственно санитарной статистики и лабораторных исследований). См.: Eadem. Social Hygiene and Soviet Public Health, 1921–1930 // Health and Society in Revolutionary Russia. P. 175–176. .

Окончание Гражданской войны означало для здравоохранения переход от оборонительной тактики (борьба с эпидемиями) к наступательной — к созданию здоровых условий для жизни и труда. Впрочем, советскому правительству не хватало ресурсов для осуществления своих замыслов по части создания обширной и централизованной системы здравоохранения. В 1922 году Наркомат здравоохранения передал большинство медицинских учреждений на баланс местных властей, у которых тоже недоставало ресурсов, что привело к урезанию медицинских услуг [310] ГАРФ. Ф. 4085. Оп. 12. Д. 169. Л. 26; Weissman N. Origins of the Soviet Health Administration. P. 108. Советское руководство даже отказалось от прежде опубликованного запрета на лотереи, чтобы позволить местным властям собирать деньги на здравоохранение: Бюллетень Наркомздрава. 1922. 15 июля. С. 1. . Советские врачи исходили из того, что услуги здравоохранения будут предоставлять диспансеры. Диспансерный метод подразумевал, что врачи будут не только изучать симптомы своих пациентов и лечить их, но и посещать дома и фабрики, давая советы по поводу гигиены, безопасности и диеты [311] Burton C. Medical Welfare during Late Stalinism: A Study of Doctors and the Soviet Health System, 1945–1953: Ph.D. diss. University of Chicago, 2000. P. 28–29. . Диспансерный метод был изобретен в Англии в XVIII веке и активно применялся русскими земскими врачами в конце XIX века — в особенности членами Всероссийской лиги борьбы с туберкулезом, построившими на данном методе всю свою стратегию [312] Starks Т. The Body Soviet. P. 51. . Это был наиболее удобный подход в условиях нехватки денег и к тому же соответствовавший принципам социальной гигиены с ее особым вниманием к социально-бытовым условиям, профилактике и насаждению гигиенических норм.