Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

Помимо прочего, чиновники Наркомата здравоохранения стремились улучшить здоровье населения при помощи пропаганды телесной и домашней гигиены. Подобные меры были типичными для кампаний по улучшению здоровья населения, проходивших по всему миру в конце XIX — начале XX века. К примеру, немецкие чиновники здравоохранения увещевали людей мыться, чистить свою одежду и постельные принадлежности, сдерживать сморкание, плевки и кашель и сводить к минимуму контакты между членами семьи [313] Weindling Р. Health, Race, and German Politics. Р. 226–227. Тенденция к более масштабному государственному вмешательству в целях насаждения гигиены, хотя и была всеобщей, в разных странах проявлялась по-разному. К примеру, в Англии в XIX веке инспекторы здравоохранения сформулировали правила, позволявшие в соответствии с принципами либерализма защитить частную жизнь британцев. См.: Otter С. The Victorian Eye: A Political History of Light and Vision in Britain, 1800–1910. Chicago, 2008. Р. 123–132. . Публикации Наркомата здравоохранения крайне подробно инструктировали советских граждан, как чистить разные части своего тела, одежду и постельное белье. В «Руководство для бойца пехоты» Красной армии входило положение, что «каждый военнослужащий обязан строго следить за выполнением правил личной гигиены, причем первое и основное правило — чистота тела и одежды». Устав также требовал, чтобы солдаты мыли руки перед едой и чистили зубы утром и вечером. Школьные учебники по гигиене тоже делали упор на «режим чистоты» и подчеркивали роль школьного врача в обучении как детей, так и родителей правильной гигиене тела [314] За здоровый культурный быт: Сборник статей. М.; Л., 1931. С. 39; Малиновский М. С., Шварцман Е. М. Гигиена женщины. 3-е изд. М.; Л., 1935. С. 3–4, 12–13, 34–35; Мольков А. В. Школьная гигиена. М.; Л., 1937. С. 22, 163. . Социальные гигиенисты проводили опросы, собирая данные о прогрессе населения в данной сфере, к примеру проверяя, чтобы у рабочих на одной из ленинградских фабрик было по крайней мере три пары нижнего белья [315] Гигиена и здоровье. 1936. № 20. С. 12–13. . Обнаружив в одном московском бараке, что у рабочих имеется лишь по одной зубной щетке на несколько человек или вообще нет зубных щеток, медицинские инспекторы запустили кампанию за гигиену зубов [316] Клуб. 1929. № 10. С. 39–40. Дальнейшее обсуждение гигиены зубов см. в кн.: Starks Т. The Body Soviet. Р. 173–175. . Опросы и инспектирования соединяли в себе функции обучения и сбора информации. В одной из анкет рабочим задавались десятки вопросов об их «гигиенических привычках»: есть ли у них свое полотенце, как часто они моются и чистят зубы, как часто меняют свое постельное белье и т. д. [317] ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 3. Д. 387. Л. 3–9. Выражаю признательность Трисии Старкс, обратившей мое внимание на эту анкету. Таким образом, рабочие, заполнявшие эти анкеты, могли задуматься о собственном поведении в повседневной жизни и сравнить его с нормой, которую подразумевала анкета.

Советские чиновники здравоохранения, подобно своим коллегам в других странах, считали жилище человека главным полем боя против болезней. Жилищная инспекция в Западной Европе появилась еще до конца XIX века, но именно в конце века муниципальные власти начали применять новые методы каталогизирования и надзора. Так, власти Парижа собрали данные по всем жилым зданиям в городе, записывая каждый случай смерти от инфекционной болезни, и в 1893 году создали санитарные отделы для инспектирования квартир [318] Barnes D. S. The Making of a Social Disease: Tuberculosis in Nineteenth-Century France. Berkeley, 1995. P. 112–120. . К началу межвоенного периода жилищное инспектирование стало значительно более профессиональным и рутинным, и социальные работники в разных европейских странах перешли к вмешательству в повседневную жизнь проблемных семей. В Италии, к примеру, самые разные эксперты — от врачей и социальных работников до участниц женских фашистских организаций — посещали дома, проводили инспектирование и давали советы о том, что следует изменить. Они обращали внимание на гигиену, диету, воспитание детей и «рационализацию» домашнего хозяйства [319] Horn D. G. Social Bodies. P. 114. .

Хотя предполагалось, что это вмешательство в домашнюю жизнь является научным и объективным, оно влекло за собой ценностные суждения экспертов по поводу образа жизни и морали людей, которых они стремились перевоспитать. То, что писали советские врачи, пусть и политически благосклонные к рабочим, отражает отвращение образованных медицинских служащих при виде того, как жили представители низших классов. Я. Трахтман, заклеймив «некультурность» и «темноту» населения, продолжал: «Мы живем в грязи, нечистоплотны, небрезгливы. Оттого и болеем и умираем от заразных болезней, многих из которых уже и в помине нет у культурных народов» [320] Гигиена и социалистическое здравоохранение. 1932. № 4–5. С. 58. . Образ жизни крестьян врачи подвергали еще более резкой критике. Один советский автор отмечал, что крестьяне обитают в темных избах «без окон» и спят в постелях, на которых столько «коросты и грязи, что всякие паразиты и микробы живут припеваючи» [321] За здоровый культурный быт. С. 23. . Советские медработники в Казахстане, несмотря на свои научные знания о микроорганизмах, тоже считали образ жизни и обычаи казахских кочевников средством передачи болезни, а то и ее причиной [322] Michaels Р. Curative Powers: Medicine and Empire in Stalin’s Soviet Central Asia. Pittsburgh, 2003. Ch. 6. См. также: Cavanaugh С. Backwardness and Biology: Medicine and Power in Russian and Soviet Central Asia, 1868–1934: Ph.D. diss. Columbia University, 2001. . Эта критика показывает, как эксперты использовали научные объяснения, чтобы оправдать презрение, которое они испытывали по отношению к низшим классам и национальным меньшинствам.

Впрочем, по сравнению со своими западноевропейскими коллегами советские доктора, как правило, были мягче в суждениях. Некоторые британские правительственные чиновники заявляли, что в физическом вырождении населения виноваты бедные жители многоквартирных домов — «люди обычно самого наихудшего типа, погрязшие во всех видах деградации и цинично безразличные к отвратительному окружению, причиной которого являются их омерзительные привычки» [323] PRO Parliamentary Papers. Microfiche 110.279. P. 23 (Inter-Departmental Commission on Physical Deterioration, 1904). О спектре различных английских теорий по поводу распространения болезни см.: Woroboys М. Spreading Germs: Disease Theories and Medical Practice in Britain, 1865–1900. Cambridge, 2000. . Французские инспекторы, приходившие в трущобы, где жили рабочие, тоже высказывали моральные суждения по поводу бедняков и описывали их мерзкие запахи и грязь — неотъемлемую часть отталкивающей среды, порождающей болезни [324] Barnes D. S. The Making of a Social Disease. Р. 112–122. Барнс приходит к выводу, что низшие слои общества, уже считавшиеся нецивилизованными и политически опасными, к 1900 году воспринимались и как биологическая угроза. . В отличие от французских коллег, советские инспекторы здравоохранения считали, что причиной являются не какие-то качества, присущие рабочим, крестьянам и национальным меньшинствам, а условия жизни. В полном соответствии с традициями русской интеллигенции советские чиновники здравоохранения полагали, что просвещение и улучшение социально-экономических условий позволят поднять и облагородить массы.