Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

В то время как руководство многих стран стремилось к повышению фертильности, выбранные им стратегии могли в значительной степени различаться. В некоторых странах власти одновременно использовали меры по стимулированию рождаемости и по ее сокращению, стремясь контролировать не только количество, но и «качество» новорожденных граждан. Другие страны, в том числе Советский Союз, поощряли рождаемость среди всех граждан, вне зависимости от расы, национальности, ментальных или физических способностей. Тот факт, что советское правительство избрало именно эту репродуктивную политику, был следствием не только социалистической идеологии, но и особого внимания к влиянию среды, характерного для русской медицинской традиции. Хотя советская политика была лишь частью международного тренда к государственному управлению воспроизводством населения, она отражала особую медицинскую и идеологическую ориентацию, а также особую концепцию населения. Если поместить советскую репродуктивную политику в сравнительный контекст, от законодательства об абортах и помощи материнству до евгеники и программ ухода за детьми, можно увидеть ту форму, в какой общемировая тенденция к государственному вмешательству воплотилась в СССР. Вместе с тем советская репродуктивная политика шла вразрез со стратегиями ряда других стран в межвоенный период: стремясь к формированию своего населения, советская власть тем не менее отвергала евгенику; разделяя эссенциалистский взгляд на женщин как на матерей, одновременно продолжала подчеркивать их роль как рабочей силы. Таким образом, пример СССР позволяет увидеть, насколько по-разному могло проявляться возросшее стремление государств управлять воспроизводством своего населения.

Томас Мальтус, отец-основатель новой дисциплины — демографии, в 1803 году опубликовал «Опыт закона о народонаселении», в котором предупреждал об опасностях перенаселенности. Действительно, снижение показателей смертности, произошедшее в XVIII веке, привело к быстрому росту населения: так, число жителей Великобритании с 1741 по 1801 год увеличилось с 5,6 до 8,7 миллиона человек [461] Quine M. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe: Fascist Dictatorships and Liberal Democracies. New York, 1996. P. 1–2. . Более того, быстрая урбанизация создавала впечатление, что численность населения вообще и городской бедноты в частности растет совершенно неудержимо. Однако во второй половине XIX века фертильность в странах Западной Европы сократилась, и на смену одним страхам пришли другие: теперь боялись не избыточного населения, а недостаточного. Первой страной, где снизилась рождаемость, стала Франция — перепись, проведенная здесь в 1854–1855 годах, показала превышение общего числа смертей над общим числом рождений. Особенно широко страх депопуляции распространился после поражения во Франко-прусской войне, когда французские лидеры начали опасаться, что население Франции слишком незначительно, чтобы противостоять Германии на поле боя. К 1900 году была создана внепарламентская комиссия по депопуляции; она сообщала, что от повышения рождаемости зависят «развитие, процветание и величие Франции». В других европейских странах к концу XIX века тоже началось снижение фертильности и зазвучали голоса, предсказывавшие национальный упадок и вымирание. В Германии ежегодная рождаемость с 1876 по 1912 год снизилась с 42,6 до 28,2 родов на тысячу, и перепись 1912 года привела к общенациональной панике по поводу «расового самоубийства» [462] Ibid. P. 52–65, 100–101. . Даже в неевропейских странах, где фертильность была более высокой, политические деятели стремились к увеличению численности населения. К примеру, иранские элиты с 1910-х годов выражали беспокойство по поводу того, что в стране живет всего 10–12 миллионов людей — слишком мало, чтобы Иран развился в современное общество и сохранил экономическую независимость [463] Schayegh C. Hygiene, Eugenics, Genetics, and the Perception of Demographic Crisis in Iran, 1910s–1940s // Critique: Critical Middle Eastern Studies. 2004. Vol. 13. No. 3. P. 335, 353. .

Первая мировая война оказала огромное воздействие на идеи регулирования населения. Особенно ярко они проявились в странах, принявших участие в войне. Массовая война требовала громадного количества солдат, что означало прямую связь между численностью населения и военной мощью. Кроме того, под воздействием ужасающих военных потерь во многих странах разгорелся страх — смогут ли жители страны воевать в будущем? Политические лидеры пришли к выводу, что численность населения — главнейший ресурс национальной обороны, и сосредоточили свое внимание на воспроизводстве населения в целях поддержания его численности. Как заявлял в 1915 году один из членов британского правительства, «в состязании и столкновении цивилизаций главное — общая масса нации… Идеалы, за которые выступает Великобритания, могут победить лишь в том случае, если их будет защищать достаточное число людей… В нынешних условиях мы теряем значительную часть нашего населения еще до рождения, а также в детстве» [464] Цит. по: Thane Р. Visions of Gender in the Making of the British Welfare State: The Case of Women in the British Labour Party and Social Policy, 1906–1945 // Maternity and Gender Policies: Women and the Rise of the European Welfare States 1880s–1950s / Eds. G. Bock and P. Thane. London, 1991. Р. 105. .

Меморандум, составленный в германском Генеральном штабе в 1917 году и посвященный населению Германии и ее армии, тоже констатировал, что с точки зрения роли в сокращении численности населения падение рождаемости «хуже, чем военные потери» [465] Ludendorff Е. The General Staff and its Problems. Vol. 1. P. 202. .

Когда война окончилась, главные ее участники столкнулись не просто с огромными людскими потерями, но с демографической катастрофой. Франция потеряла 1 393 515 солдат, Великобритания — 765 400, Италия — 680 070. Один из немецких специалистов по статистике подсчитал, что кроме 2 миллионов солдат, убитых в бою, Германия потеряла 750 тысяч мирных жителей из-за блокады со стороны союзников, 100 тысяч жителей из-за эпидемии инфлюэнцы в 1918 году, около 3,5 миллиона человек, так и не родившихся из-за войны, и 6,5 миллиона оказавшихся за пределами Германии из-за ее территориальных потерь — в общей сложности почти 13 миллионов [466] Quine M. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe. P. 17–18; Usborne C. The Politics of the Body in Weimar Germany: Women’s Reproductive Rights and Duties. London, 1992. P. 31. . Хотя потери Первой мировой войны, казалось, требовали роста фертильности для возмещения численности населения, на деле они привели к совершенно противоположным последствиям. Массовая смерть молодых мужчин так резко сократила число потенциальных отцов, что рождаемость в Великобритании с 1914 по 1930 год упала примерно на 40 %; это заставило одного из депутатов парламента заявить, что сокращение численности населения представляет собой «угрозу сохранению Британской империи» [467] Quine M. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe. P. 17–18; PRO. MH 58/311. Число рождений на тысячу человек в Англии и Уэльсе упало с 25,5 в 1920 году до 14,4 в 1933-м. См.: Thane Р. Visions of Gender in the Making of the British Welfare State. Р. 99–100. . Немецкий специалист по демографии указывал, что в 1924 году в Германии на тысячу человек было всего 20,4 родов, чего едва хватало для поддержания численности населения на прежнем уровне, и заключал: «Мы должны… при помощи экономического страхования родительства дать каждой женатой паре возможность выполнить свой репродуктивный долг» [468] Grotjahn А. Differential Birth Rate in Germany // Proceedings of the World Population Conference / Ed. M. Sanger. London, 1927. Р. 154. По Великобритании см.: Soloway R. A. Demography and Degeneration: Eugenics and the Declining Birthrate in Twentieth-Century Britain. Chapel Hill, 1990. Р. 277. По Канаде см.: Comacchio C. R. «The Infant Soldier»: Early Child Welfare Efforts in Ontario // Women and Children First: International Maternal and Infant Welfare, 1870–1945 / Eds. V. Fildes et al. New York, 1993. Р. 106. .