Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

В дневниковой хронике нашего героя появились новые мотивы: « Паукер— по румынским делам. (Какие лозунги в отношении румын[ских] войск в стране выставить?)»… « Ракоши— по венгерским делам. Информировал о работе среди военнопленных венгров и пр.»… « Пики немецкий писатель Иоганнес Бехеру меня по поводу брошюры Бехера. Разъяснил Бехеру, что политически нецелесообразно представлять немецкий народ в целомкак „verdorben, mit schlechten und gefahrlichen Eigenschaften“ [97]»… «Заседание Секретариата об Антифашистской школе военнопленныхи работе среди военнопленных»… « Куусинен, Тайми и Полкунен. Обсудили текст директивы для радиовещания на Финляндию и политической кампании в Финляндии по вопросу о сепаратном мире»… «Инструктировал Ветишкуи Клайна(чехословацкие товарищи), отправляющихся через несколько дней самолётом в Чехословакию». Переговоры, обсуждения, инструктивные совещания, доклады, чтение документов — всё это в совокупности являлось составной частью антифашистской борьбы, которую вёл Димитров, находясь на своём посту в Коминтерне.

Война стала повседневностью. Но 21 марта (это было воскресенье) привычное течение военных будней взорвалось: « Митязаболел ангиной с подозрением на дифтерит. Был консилиум, обследование и пр. Большая тревога в доме».

Назавтра Митю поместили в инфекционное отделение Русаковской больницы: худший диагноз подтвердился. Роза Юльевна осталась с сыном. Ночью Георгий Михайлович их навестил, но домой так и не поехал, занявшись делами в Исполкоме.

Страницы дневника с 21 марта по 3 апреля составляют драматическую хронику мучительного угасания семилетнего ребенка на глазах родителей. До этого Георгий Михайлович считал, что самое тяжкое в жизни испытание он пережил в германской тюрьме, теперь же понял, что сострадание любимому существу переживается сильнее и острее.

Ежедневно один-два визита в больницу, подробные анамнезы, предписания докторов, перечень применяемых лекарственных средств, робкая надежда («Сегодня Мите чуточку лучше»). Но 25 марта заключение консилиума прозвучало сурово, почти как приговор: «Предстоящие дни — критические».

И всё это время Димитров не отрывается от дел — принимает посетителей, подписывает бумаги, разговаривает по телефону, обсуждает статьи и радиопередачи, не подавая вида, что перед глазами стоит одна и та же картина: больничная койка, несчастный Митя и горюющая Рози…

Первого апреля врачи сказали, что конец может наступить в любой момент из-за паралича сердца. Ночь на 3 апреля Георгий Михайлович провёл у постели сына.

Дальнейшее описано в дневнике:

« 3 апреля. К 12 часам дня уколы перестали уже давать эффект. К 12.30 — потерял сознание, а в час и 25 минутна наших глазах — угас навсегда. Какая трагедия! Какой ужас — в особенности для Рози. 14 суток она провела над его кроватью. Сделаны были сверхчеловеческие усилия спасти его — не вышло, сердце не выдержало! Смерть победила жизнь…

<���…>

Принял меры, чтобы важные текущиедела в Коминтерне не были запущены.

4 апреля. В 3 часа поехали в больницу. С нами Владимиров (Вылко Червенков. — А.П.) и Лена, Артур, Дора, Элла и Ильзе, Коларов и его жена.

Забрали гроб Митии в 4 часа были в крематории. Застали там большое количество сотрудников ИККИ.

Наступил самый тяжёлый момент — спуск тела в печь… „Слава богу“, Рози встретила всё это геройски.

5 апреля. Утром заехали с Рози и Зинаидой Орджоникидзе в крематорий. Посмотрели урну. От прекрасного, так много обещающего Митиостались в коробке щепотка косточек и прах!.. Какой замечательный мальчик, будущий большевик, превратился в ничто… Какая ужасная потеря!.. Бедная Рози! Стойко переносит страшное горе, но как дальше сможет жить и работать без Мити!..

Замуровали урну. Окружили цветами. Мы почувствовали, что одна большая, счастливая страница личной жизни навеки закрывается перед нашими глазами…

Поехал на работу с сознанием, что нам, большевикам, не полагается и при самых тяжёлых условиях и испытаниях падать духом и допускать, чтобы из-за личного горя страдало наше дело.

Собрал все моральные силы и работал, как всегда, хотя и с тяжёлой душевной болью!»

И вновь потекли будни войны, уже без Мити, и к этому предстояло привыкать. Но привыкнуть было совершенно невозможно: о сыне постоянно напоминали оставленные в детской игрушки, книжки с картинками, каракули на листочках бумаги, каскетка, закатившаяся за шкаф, дорожки и скамейки мещеринского парка… Сын пристально разглядывал родителей с фотографии на убранной цветами могилке, и в памяти звучала его последняя мольба перед тем как он лишился речи: «Папочка, забери меня отсюда! Поедем домой!» Воспоминания огнём жгли душу, но несчастные супруги ездили и ездили на Новодевичье…

Розе Юльевне тягостно было в одиночку проводить дни в гулкой тишине московской квартиры. Георгий Михайлович посоветовал ей пойти на курсы медицинских сестёр. И она увлеклась, стала осваивать новую профессию. Сдала экзамен и получила документ о присвоении квалификации операционной сестры. Вместе с Зинаидой Гавриловной Орджоникидзе стала работать в госпитале у Калужской заставы.

Сам он, как обычно, тоже находил забвение и утешение в работе, тем более что она шла стабильно. Аппарат ИККИ, как отлаженный механизм, вёл десятки и сотни дел на военном направлении. Секретариат ЦК ВКП(б) поручил наркому финансов СССР Звереву открыть Исполкому Коминтерна кредит на апрель — май в размере 30 тысяч американских долларов. Поэтому звонок от Молотова ночью 8 мая не вызвал у Димитрова никаких предположений о цели приглашения в Кремль. А речь вновь зашла о судьбе Коминтерна, причём, как ив 1941 году, неожиданно. Не далее как два с половиной месяца назад «Правда» опубликовала ответ Сталина на письмо коллектива ИККИ о собранных средствах в фонд постройки авиасоединения «Москва». Сталин передал коминтерновцам «братский привет и благодарность Красной Армии». Тогда Димитров посчитал этот факт высокой оценкой участия Коминтерна в Отечественной войне.

Теперь ситуация развернулась на 180 градусов. Резюме ночного вызова Димитрова и Мануильского в Кремль подано в дневнике сухо и кратко: «Пришли к выводу, что Коминтерн как руководящий] центр для компартий при создавшихся условиях является помехой самостоятельному] развитию компартий и выполнению их особых задач. Выработать документ о роспуске этого центра».

Так и писано чёрным по белому — «помехой»…

На следующий день Димитров слёг. Из пояснений докторов понял, что это «инфекция гриппа и реакция, наступившая вследствие исключительного нервного напряжения в связи со смертью Мити». О третьей причине доктора, разумеется, не могли знать.