Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Приехать в Москву Димитров смог только в апреле 1931 года. Посещение Любы оставило ощущение катастрофы. Он на всю жизнь запомнил больничную палату, изменившееся лицо жены, её слабую руку, теребившую халат. Она была рядом и в то же время далеко, в непостижимом для других людей мире. Физически чувствовала себя неплохо, но её психика была совершенно разрушена маниакальными идеями: Люба твердила, что обречена быть слепой, глухой и немой, просила дать ей нож, чтобы выколоть себе глаза, отрезать язык и проткнуть уши. И однажды пыталась это сделать…

Готовясь к поездке в Москву, Димитров заранее отправил Пятницкому послание, в котором подверг критическому разбору работу и решения III пленума ЦК БКП, состоявшегося тремя месяцами ранее в Софии. Он указал на наличие у товарищей, проводивших пленум, «ультралевых загибов» в отношении оценки положения в стране, строительства партии и руководства массовым движением. Отметил также, что «продолжается прежняя беспринципная кампания против Коларова, Димитрова и всех товарищей, которые до резолюции К. И. выступали против групповой, сектантской установки Искрова — Бойко — Сашо». Перечислив меры, которые, по его мнению, следует предпринять для ликвидации «фракционных извращений», Димитров просил предоставить ему возможность принимать более активное и непосредственное участие в работе партии, освободив «от некоторых коминтерновских обязательств (в частности, как ответственного за ВЕБ)» {118} .

Вопрос о своей замене на посту руководителя Западноевропейского бюро другим ответственным деятелем Коминтерна, «способным оказывать действенную помощь компартиям Европы», Димитров поставил также в официальном отчёте о работе бюро. Но Политкомиссия Политсекретариата ИККИ, одобрив его работу на новом поприще, не сочла нужным подыскивать на его место другого товарища.

Отзвук московских дискуссий и размышлений читается во взволнованных строчках письма, которое Димитров написал Василу Коларову сразу же по возвращении в Берлин. Он упрекает Коларова в том, что тот мало внимания уделяет партийным делам, не контактирует с «нашими активными людьми». «Мы с тобой допустили много промахов и ошибок, которые так дорого обошлись партии, — признаёт он. — Пришло время их ликвидировать, покончив с самотёком». Призывает: «Брось, прошу тебя, всё, что только можно, и крепко включись в партийные дела. По-моему, тебе надо и личную, и семейную жизнь подчинить этой настоятельной необходимости» {119} .

Сам он энергично принялся за укрепление нелегальной сети БКП за границей. За несколько месяцев удалось переправить в Болгарию несколько десятков надёжных партийных товарищей. К сожалению, многие из них впоследствии оказались в тюрьме. В конце октября начались новые массовые аресты коммунистов по всей Болгарии. В Софии из засады был застрелен секретарь ЦК Никола Кофарджиев. «Удар очень серьёзный, — сообщает Димитров в Загранбюро ЦК 26 ноября. — Руководство партии в центре и на местах расстроено». Причины очередного большого провала так и остались невыясненными, и Димитров снова подумал о предательстве {120} .

Настойчивые попытки Димитрова освободиться от возложенных на него Исполкомом Коминтерна обязанностей и сосредоточиться на восстановлении дееспособности БКП были отчасти вызваны его неудовлетворённостью своей работой в ВЕБ. Много времени уходило на то, чтобы инструктировать партии сообразно духу и букве поступающих «сверху» директив, составлять отчёты о выполненной работе и просить ИККИ прислать указания по возникающим проблемам. Из письма Димитрова в ИККИ от 22 сентября 1931 года видно, что он считал необходимым дать возможность «инстанции Коминтерна, которая ближе к партиям», помогать им оперативно и правильно реагировать на политические события, поскольку пока ВЕБ не в состоянии это делать.

Однако конфликт с Исполкомом Коминтерна означал бы для него политическую кончину с ярлыком «правого оппортуниста» или «примиренца». Оставалось накапливать новый опыт и вносить в рутинную работу больше энтузиазма и тщания. Австрийский коммунист Фридрих Гексман вспоминает: «Он прибыл к нам не с общими формулами и указаниями, а рассмотрел положение всесторонне, привёл примеры из опыта братских партий, так сказать на выбор: пожалуйста, выбирайте, что из этого вы могли бы взять с учётом ваших сил» {121} .

В декабре 1929 года, когда отмечалосьпятидесятилетие И. В. Сталина, секретарь ИККИ Д. З. Мануильский провозгласил его вождём всего мирового рабочего движения, что было воспринято как должное: разве может кто-нибудь другой, кроме лидера партии большевиков, претендовать на это звание? Во всех секциях Коминтерна внимательно прислушивались к выводам и оценкам Сталина. На XVI съезде ВКП(б) в июне 1930 года Сталин назвал экономический кризис «самым серьёзным и самым глубоким кризисом» мирового капитализма, выход из которого буржуазия будет искать в дальнейшей фашизации, используя для этого социал-демократию, и в новой империалистической войне, а пролетариат «будет искать выхода в революции» {122} . Этот тезис превратился в догму. Аналитики Коминтерна строили прогнозы и рассылали директивы, исходя из сталинской формулы о назревании нового тура войн и революций.

При чтении документов Коминтерна той поры возникает образ буксующего на месте локомотива, вся энергия которого уходит в отчаянный громкий гудок. В июле 1929 года X пленум ИККИ констатировал «полевение рабочего класса» и объявил социал-демократию важнейшей опорой капитализма и главным носителем социал-фашизма. Все секции Коминтерна были обязаны усилить борьбу против социал-демократии и «правой опасности» в коммунистическом движении. Это привело к возрождению левосектантских тенденций под старыми лозунгами «класс против класса», «единый фронт снизу» и т. п.

Одиннадцатый пленум ИККИ заявил, что социал-демократия, находящаяся в процессе «эволюции к фашизму», представляет собой главную социальную опору буржуазии.

Рассмотрев отчёт ЦК КПГ в феврале 1930 года, Президиум ИККИ ориентировал партию на «беспощадное разоблачение социал-демократии как главной опоры и основной силы для установления фашистской диктатуры и как главного организатора войны против Союза Советских Социалистических Республик». Подчёркивалось, что «особое внимание должно быть обращено на разоблачение фашистской роли „левой“ социал-демократии». В результате крупнейшая в Европе коммунистическая партия была дезориентирована. Невероятно, но факт: в июне 1931 года лидер немецких коммунистов Эрнст Тельман на многолюдном митинге в зале «Спортпалас» предложил социал-демократам «политику протянутой руки», а в июле КПГ поддержала Национал-социалистскую партию в попытке свергнуть социал-демократическое правительство Пруссии.