Йоганн Мюллер - Асы немецкой авиации

Пикировщики начали свою атаку, обстреливая танки, несколько Т-34 загорелись. Вражеские самолеты держались на малой высоте, вероятно, одна или две тысячи метров. Мы кружили над ними. Мы погнались за одним Яком, который уже дымил, и он врезался в землю и взорвался. В воздухе также находились Ил-2, нам казалось, что против нас собрались все красные ВВС. Некоторые вражеские самолеты падали вниз. Затем все переменилось. Красные летчики начали бомбить немецкие позиции, чтобы поддержать наступление своих войск. Поэтому моя группа из 8 истребителей собралась и атаковала примерно 40 Яков и ЛаГГов, которые прикрывали 40 штурмовиков.

Я приблизился к одному Ил-2 и выпустил около 10 снарядов. Он полетел вниз, дымясь, левое крыло горело. Я отвернул и пошел вверх, когда увидел остальные. Я дал полный газ и пристроился к другому, заходя с шести часов снизу. Ил-2 начал дымить, а потом взорвался. Я сбил два штурмовика, а потом какой-то осколок ударил по моему самолету. Я подумал, что это обломки сбитого самолета, но потом выяснилось, что это была зенитка. Осколок разворотил радиатор, мотор перегрелся, и его заклинило. Я знал, что мое положение опасно, так как я находился в 20 или 30 километрах за линией фронта. Позднее я узнал, что приземлился все-таки на ничейной территории между позициями противников. Но русские быстро наступали, и я оказался у них.

Я приготовился к вынужденной посадке – отключил зажигание и подачу топлива. Перед самой посадкой я выпустил закрылки, а потом резко убрал, чтобы скользить по земле, как планер. После идеальной посадки меня схватили советские солдаты. Я притворился раненым, схватившись за спину, когда они приблизились, но я при этом успел уничтожить часы с приборной панели. На этот счет у нас был приказ даже в случае вынужденной посадки. Один человек взобрался на крыло и попытался меня вытащить, но я закричал, как от боли. Это была хитрость, так как я не пострадал. Человек отпустил меня и слез на землю.

Затем через несколько минут другой закричал: «Камрад! Камрад!» Я слегка ошалел от такого приветствия. Я ожидал, что меня застрелят или забьют насмерть. Вероятно, я сумел их обмануть, притворившись раненым. Они положили меня на землю – очень аккуратно, следует признать. Затем они взяли брезент, положили меня на него и понесли. Затем меня подняли на грузовик, и мы поехали. Они совершенно мне доверяли и принесли в штаб, где уложили на большой стол, доктор меня осмотрел, но также мне поверил. Он пытался заговорить со мной, однако он знал лишь несколько немецких слов, а я не говорил по-русски. Я дергался, когда он ощупывал мою спину, словно испытывал страшную боль. Доктор что-то записал и повесил мне на шею бирку. Я решил, что сумел обмануть его.

Затем русские принесли мне немного еды – яблоки, другие фрукты и немного хлеба. Я не притронулся к еде. От своего отца, который был доктором, я знал, что люди с внутренними повреждениями не могут есть. Я продолжал игру в загадки. Через два часа солдаты пришли и снова положили меня на брезент и донесли до открытого грузовика с носилками. Это была немецкая машина с нарисованной красной звездой. Все это время я размышлял, как же мне вывернуться. Я знал, что чем дольше я буду тянуть, тем дальше на восток меня увезут, и шансы на спасение тают с каждой минутой.

Мне повезло, что они думали, будто я повредил спину, – это часто случается при вынужденных посадках. В деревню меня принесли человек десять, но теперь со мной остались только часовой и шофер, которые не обращали на меня внимания. Тут словно бог шепнул мне: «Вот твой шанс. Давай». Грузовик катил по разбитой грунтовой дороге, подскакивая и трясясь. Я подумал, что если я не выпрыгну из машины, то действительно сломаю себе спину. Солдат, сидевший рядом со мной, беспокоился, когда мое тело подлетало в воздух и падало обратно. Я притворился, что вообще прощаюсь с жизнью, и он даже отложил винтовку. Затем минут через десять часовой занервничал, так как «штуки» атаковали цель неподалеку. Я был уверен, что они обратят внимание на наш грузовик. Я не собирался погибать таким образом. Я думал об Уши, моей семье и друзьях. Я намеревался сбежать во что бы то ни стало.

Затем божьим попущением мы поехали через поле подсолнухов высотой около трех метров – настоящий лес. Я подумал о вещах, которые у меня отобрали. Я был совершенно уверен, что часовой забрал мои часы, медали, пистолет, карту и все остальное, включая фотографию Уши. Я решил забрать их после того, как ударю часового, но потом решил, что дорога каждая секунда. И я сделал свой ход. Когда часовой отвернулся, я ударил его по голове – он не носил шлема. Часовой упал и стукнулся о ветровое стекло, я решил, что он потерял сознание. Шофер поступил так, как если бы часовой был застрелен. Он решил, что «штуки» атаковали нас сзади. Мне повезло, что у него не было оружия.

Грузовик резко остановился. Часовой полетел вперед, и я тоже упал на спину, но тут же выпрыгнул из машины. Не думаю, что я когда-либо в жизни бегал так быстро. Я оказался в дебрях подсолнухов, среди которых старался укрыться во время побега. Солнце стояло на востоке, и я прикинул, что сейчас около девяти утра. Я бежал по полю около десяти минут, а потом очутился в лесу недалеко от маленькой деревни.

Деревня была занята русскими, я видел их меховые шапки и мундиры. Я подумал, что носить мех в такую жару безумие. Я определил, что они будут осматривать западную сторону, и решил вернуться туда, откуда бежал, и там дождаться ночи. Когда я двинулся туда, то услышал шум. Оглянувшись, я увидел, что все эти люди роют траншеи, это означало, что фронт совсем недалеко. Я снова пожалел, что русские отобрали у меня карту. Как раз в это время Мертенс, который говорил по-русски, собрался и отправился искать меня, так как беспокоился, потому что я не вернулся. Он вооружился винтовкой и захватил с собой флягу с водой. Биммель снял немецкий мундир и ходил по окрестностям, сталкиваясь с разными людьми, даже с партизанами и русскими солдатами. Он расспрашивал всех, но никто даже не слышал о пленном немецком летчике.

Я продолжал идти и удивлялся, как тихо стало вокруг. Никакой стрельбы, шума боя и звука моторов самолетов. Я добрался до безопасного места на окраине поля подсолнухов, окаймленного высокими деревьями на берегу реки. Я собрал вокруг себя камни и деревяшки, соорудив невысокую стенку, замаскировал его травой и просто упал. Я был страшно измучен. Нервотрепка была ужасная, но когда она закончилась, и возбуждение ушло, осталась одна усталость. Кроме того, я не ел со вчерашнего дня. Ближе к вечеру я проснулся, а когда стемнело, я снова двинулся на запад. Я запомнил, что на западе видел высокий холм, он и стал моим ориентиром.