Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Отношения с Румынией, руководство которой было недовольно свержением монархии, осложнились. Главнокомандующий Румынским фронтом Щербачев расскажет, что ему «приходится считаться не только с более тяжелыми, чем на других фронтах, военными условиями, но и с очень запутанной политической обстановкой». Отношение к российским войскам становилось все менее дружественным. «Не всегда доброжелательное отношение местных жителей истолковывается как нежелание помочь тем, кто сражается за них же. Возникают трения, иногда разрастающиеся вследствие того, что часть румын считает нас виновниками тех поражений, которые они понесли и из-за которых они лишились большей части своей территории и достояния» [1080] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 1. Т. 1. С. 368. .

Но в российских событиях румынская элита усмотрела и свою выгоду — возможность реализации «проекта Великой Румынии». «Разложение русского фронта, — писал в своих послевоенных мемуарах министр Ион Георге Дука, — не пугает меня, наоборот — радует. Когда Россия рухнет, мы сможем быстро захватить Бессарабию, а так как, с Россией или без нее, в конечном итоге победу одержат союзники, в конце войны мы захватим также и Трансильванию, и таким образом из этих сражений и из этих потрясений родится то, что мы опасались видеть даже в самых смелых снах: объединения всех румын от Днестра и до Тиссы» [1081] Назария С. М. Интервенция румынских королевских войск и возникновение бессарабского вопроса в международных отношениях (январь 1918 г.) // Россия в годы Первой мировой войны, 1914–1918. С. 79. .

Для Италии российская революция означала возможность Австро-Венгрии бросить войска против Рима. Равнина Исонцо стала в 1917 году ареной кровопролитных сражений. Только за два летних месяца там погибло около 200 000 человек. В итальянской армии повсеместным явлением стали дезертирство и мятежи [1082] Брис К. История Италии. С. 458. .

Исследователь американской политики в год русской революции Сергей Листиков утверждал: «Февраль был воспринят в США как неожиданное и радостное событие… Гражданам заокеанской республики, включая и представителей политической элиты, глубоко осмыслить развитие событий в России мешала вера в избранность, исключительность и превосходство опыта, институтов, модели общественно-политического и экономического устройства США. За океаном нелепо было и думать, что после Февраля Россия отвергнет американскую модель» [1083] Листиков С. В. США и революционная Россия в 1917 году. С. 400. . Падение монархии в России послужило для американцев доказательством того, что Европа, в самом деле, борется за идеалы свободной демократии. Одновременно из российско-американских отношений исчез болезненный для Вашингтона еврейский вопрос.

Приветствуя революцию, Вильсон вместе с тем не очень понимал, как строить политику в отношении России. Его правая рука — полковник Эдвард Хауз — «русской темой» не владел и рассматривал Россию как второстепенный фактор межсоюзнических отношений (хотя и был озабочен угрозой вхождения Петрограда в орбиту германских интересов), а госсекретарь Лансинг предпочел не иметь мнения, отличного от президентского.

При этом Вильсон не слишком доверял посольству в Петрограде и самому Фрэнсису, который не был профессиональным дипломатом, и счел необходимым направить в Россию своего друга Чарльза Крейна. Он был вице-президентом фирмы «Крейн компани», который организовал в России компанию «Вестингауз» и с 1890 по 1930 год побывал у нас не менее двадцати трех раз. А его сын Ричард был доверенным помощником Лансинга [1084] Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция. М., 2005. С. 20. .

Уже 15 (28) марта Крейн отбыл из США на норвежском пароходе. Он побудет в России до сентября, посетит — помимо Петрограда — Москву, Киев, Кавказ. «Крейн оказал влияние на понимание русской ситуации первым лицом в государстве куда более серьезное, чем многие дипломаты и военные, большая часть донесений которых до Вильсона не доходила». Как никто другой, Крейн способствовал укреплению стереотипа благополучного развития российской революции, идущей по либеральному пути в умах американского руководства. Во многом из-за этого как минимум в течение первых двух месяцев после Февраля Вильсон благодушно наблюдал за событиями, особенно пока за Милюковым сохранялся портфель министра иностранных дел. Но при этом в США всех русских социалистов (многих из которых знали лично по их деятельности в Новом Свете) рассматривали как неприемлемых и безответственных радикалов, и у американской дипломатии не было ни малейшего желания контактировать с деятелями Совета либо желать их вхождения в состав правительства.

Эйфории в отношении революции во многом способствовала американская пресса. Оптимистическую линию выдерживали наиболее влиятельные и читаемые газеты и журналы: «Нью-Йорк таймс», «Аутлук», «Сервей», «Индепендент», «Норс америкен ревью». А после вступления США в войну заработала военная цензура, и Госдеп и ведомство генерального почтмейстера старательно исключали распространение новостей и мнений, не соответствовавших настояниям Белого дома [1085] Листиков С. В. США и революционная Россия в 1917 году. С. 218–219, 92–93, 61, 33. .

Впрочем, в американском журналистском корпусе проявился плюрализм мнений. В их среду тоже проникали левые веяния, а революционная Россия как магнит стала притягивать к себе ищущих острых ощущений радикалов со всего мира. Один из них — Джон Рид — прославится как летописец революции. Менее известен его коллега Альбер Рис Вильямс, который вспоминал: «Откровенно говоря, и Рид, и я были во многом романтиками, любителями приключений… Конечно, когда мы приехали в Россию, ни я, ни Рид не только не были большевиками, но даже не знали, что это значит… У нас был опыт личного участия в профсоюзном движении, в массовых выступлениях трудящихся, в забастовках и демонстрациях… Мы с Ридом часто обсуждали и анализировали ход революции, в особенности когда, переехав Литейный мост, попадали в мир рабочих окраин, в мир трущоб, перенаселенных бараков, дымящих заводских труб… Иногда к нам присоединялись Луиза Брайант и Бесси Битти. Рид представлял радикальный журнал «Мэссиз» и нью-йоркскую газету «Колл». Я был корреспондентом газеты «Нью-Йорк пост». Луиза Брайант писала для различных женских журналов, выступая везде под своей девичьей фамилией: в те дни ни одна уважающая себя радикалка не носила фамилию мужа (она была женой Джона Рида. — В.Н.). Бесси Битти представляла «Сан-Франциско бюллетин» [1086] Вильямс А. Р. Путешествие в революцию. М., 1977. С. 38, 28, 17, 16. . Левым американским журналистам в конце концов больше по вкусу окажутся большевики.