Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Во Франции социалисты из палаты депутатов направили телеграмму Совету, а три министра-социалиста поздравили лично Керенского. Премьер Рибо засвидетельствовал свое уважение к революции в послании к Милюкову.

Впрочем, в союзных столицах существовало понимание, что в бочке меда хватало и дегтя. Уже 7 (20) марта корреспонденты «Таймс», узнав о существовании Советов, характеризовали их депутатов как «анархистов» и «демагогов», которые «проводят дикие митинги, терроризируют рабочих и распространяют фальшивые и зловещие слухи с целью ослабить Временное правительство и отвлечь народ от войны» [1053] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 39, 37. . Бальфур 8 (21) марта информировал Бьюкенена, что «получил сведения, причиняющие ему большое беспокойство относительно позиции, занятой в Петрограде Советом рабочих, и он боится, чтобы это настроение не стало распространяться». Александр Петрович Извольский, посол во Франции, сообщал, что «французское правительство очень обеспокоено известиями из Петрограда о радикальном настроении Совета рабочих и солдат и в особенности о его тенденциях в пользу прекращения войны» [1054] Сторожев В. Дипломатия и революция // Вестник Народного комиссариата иностранных дел. 1920. № 4–5. С. 90, 96, 93. .

Наиболее сдержанной и опасливой была реакция на революцию монархий, опасавшихся импорта нестабильности. В Румынии король и королева скорбели о судьбе российского императора. Корреспондент Петроградского телеграфного агентства сообщал: «Общее настроение румынского общества от перемены курса в России первоначально было крайне встревоженное. Румыны ничего не понимали, предполагая, что в России революция, перешедшая в анархию, и толпа желает мира, вследствие чего Румыния, вверившая свою судьбу России, может погибнуть». Министр-посланник в Бухаресте генерал Александр Александрович Мослов телеграфировал: «Братиано опасается, что Временное правительство не устоит против воздействия уличных беспорядков и падение его может вызвать продолжительную анархию, могущую отозваться на фронте» [1055] Цит. по: Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. М., 1971. С. 426. . В Румынской прессе сведения об отречении Николая II появились только 6 марта.

Сотрудник нашего посольства Юрий Соловьев вспоминал о реакции на революцию в Мадриде: «Как двор, так и большинство правительственных и общественных кругов видели в ней исключительно факт падения монархического режима» [1056] Соловьев Ю. 25 лет моей дипломатической службы. М. — Л., 1928. С. 271. . Посол сообщал, что «испанский король опасается, что русские события отзовутся и в Испании. В рабочих районах уже замечается революционное брожение. В Барселоне произошли беспорядки с человеческими жертвами, которые стараются скрыть» [1057] Сторожев В. Дипломатия и революция. С. 92. .

США не принесли официальных поздравлений, но оказались первыми, кто признал Временное правительство, благодаря послу Фрэнсису, который развивил бурную активность. Он встречается с Родзянко и Милюковым, которые уверяют посла в высоких демократических принципах революции, ее всенародной поддержке и стремлении новых властей довести наконец войну до победы. Особенно Фрэнсис пленен Милюковым, с которым видится 5 марта: «Я смотрел на него и слышал его точные ответы на мои вопросы, и мне пришла мысль, что передо мной был реальный лидер революции, глубокий мыслитель и настоящий русский патриот». Посол пришел к выводу, что все «новое правительство состоит из правильно думающих, искренних и убежденных русских, которые яростно продолжат войну, несмотря на ее цену, измеряемую в крови и деньгах, и будут защищать ту форму правления, которая, как им кажется, наилучшим образом послужит интересам их страны». Фрэнсис садится за письмо Лансингу: «Я прошу Вас дать мне полномочия признать Временное правительство, поскольку первое признание желательно со всех точек зрения. Эта революция — практическая реализация тех принципов правления, которые мы отстаивали и защищали, я имею в виду правление с согласия управляемых» [1058] Francis D. R. Russia from the American Embassy. April, 1916 — November, 1918. N.Y., 1921. P. 88, 90, 91. .

После разговора с президентом Лансинг телеграфирует о согласии Белого дома «вступить в отношения с новым правительством России» [1059] Дэвис Д., Трани Ю. Первая холодная война. Наследие Вудро Вильсона в советско-американских отношениях. М., 2002. С. 67. . Фрэнсис подчеркивал, что скорость работы телеграфной службы и Государственного департамента была рекордной. 9 марта в 16.30 на торжественную церемонию собрался весь состав Временного правительства. Фрэнсис явился в Мариинский дворец в сопровождении восьми секретарей посольства, военного и морского атташе — все в парадных мундирах. В мемуарах он напишет: «Это признание, без сомнения, имело огромное значение для подготовки Америки к вступлению в войну при почти единодушной поддержке общественного мнения. Нет сомнения, что возникла бы серьезная оппозиция нашему союзу с абсолютной монархией для ведения войны за неизвестные цели» [1060] Francis D. R. Russia from the American Embassy. P. 93–95. .

А 11 марта церемония повторилась с полным составом посольств Великобритании, Франции и Италии. Нокс записал в дневник: «Каждый из послов привез с собой консула, морского и военного атташе, и все мы собрались там, где заседал Императорский совет, что было похоже на знак рока… Царила общая депрессия, и французский морской атташе Гало, обычно жизнерадостный малый, вместо приветствия заметил, что скоро начнется всеобщее избиение иностранцев и что мы проиграем войну. Мы собрались наверху, чтобы нас встретил и приветствовал Милюков, затем проследовали в длинную залу. Министр Милюков привел остальных представителей своего министерства, которые стояли свободной группой» [1061] Нокс А. Вместе с русской армией. С. 525–526. . Выступив вперед, Бьюкенен от имени послов произнес:

— В этот торжественный час, когда перед Россией открывается новая эра прогресса и славы, более чем когда-либо необходимо не упускать из виду Германию, ибо победа Германии будет иметь последствием разрушение того прекрасного памятника свободе, который только что воздвиг русский народ [1062] Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М. — Мн., 2001. С. 255, 256. .

Дипломатическое признание, таким образом, пришло весьма быстро. Но затем отношение к новой российской власти становилось все более двойственным. «Ллойд Джордж был, несомненно, искренен, когда приветствовал возникновение в России нового строя, — наблюдал Константин Набоков. — В значительной степени, думается мне, вся его последующая антипатия к России — антипатия, вызванная причинами более сложными — объясняется тем, что обмануты были его надежды на способность людей, взявших власть из рук государя, искоренить ошибки старого строя и ускорить победу демократии Западной Европы над германской коалицией…» [1063] Набоков К. Д. Испытания дипломата. С. 52.