Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Отрицательный ответ Запада на предложения Совета не заставил себя ждать. Константину Набокову в британском МИДе было решительно заявлено о нежелательности приезда Скобелева: «Мы не понимаем, в каком качестве намеревается ехать в Париж представитель Советов. Ясно одно — он не будет допущен на конференцию союзников». Фрэнсис писал Лансингу, что ее стоит по меньшей мере отложить, чтобы не усиливать в России антивоенные настроения. Следовало лишь заверить румынское и сербское правительства, что их интересы не будут принесены в жертву требованиям российских радикалов. Бьюкенен считал неблагоразумным отказываться от обсуждения условий мира и возражать против присутствия Скобелева на конференции, поскольку союзников это ни к чему не обязывало, а в России играло бы только на руку противникам войны. Мнением Бьюкенена пренебрегли. В палате общин 16 октября канцлер казначейства Эндрю Бонар Лоу заявил, что конференция будет рассматривать «ведение войны, а не ее цели». Французский МИД 18 октября также подтвердил, что на конференции смогут присутствовать исключительно члены правительств, а вопрос о целях войны не будет рассматриваться вовсе [2573] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 172–173. .

Впрочем, мнение России уже мало кого волновало. «С развалом армии она теряла всякий авторитет и влияние на союзническую политику. В союзных правительствах, парламентах, в печати, не исключая части социалистической, за редкими исключениями отзывались на откровения русской революционной демократии поучающе снисходительно, с иронией или с осуждением, но не придавали им слишком серьезного значения» [2574] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. Т. 2. С. 115. . О военной и иной помощи России уже не вспоминали, и понятно почему: она не использовалась по назначению. 13 октября Нокс «миновал бурлящую толпу из двух или трех тысяч солдат, которые активно продавали гражданским обувь и военную форму. Это называется «рынок военного имущества»! И какой смысл отправлять такому народу военные материалы. Я отправился к военному министру, чтобы выразить свой протест и спросить, ради чего наши моряки должны рисковать жизнями, доставляя все это в Россию. Верховский ответил, что, как он думает, можно будет (!) принять меры для того, чтобы прекратить такую торговлю» [2575] Нокс А. Вместе с русской армией. С. 629–630. .

Западные посольства и консульства заваливали Временное правительство жалобами от своих сограждан, чьи капиталы и собственность улетучивались так же быстро и непринужденно, как и у состоятельных россиян. Имущество предприятий, принадлежавших иностранным собственникам, разворовывалось, рабочие на них бастовали и требовали удвоения — утроения зарплаты. Зарубежные специалисты в массовом порядке покидали Россию. Японская колония получила инструкцию на немедленный отъезд от своего правительства. Англичане уезжали сами, поскольку свертывали работу нанимавшие их компании. Американский посол, напротив, просил у Терещенко разрешение на ввод американских войск, которые могли бы защитить жизни и собственность граждан США.

18 октября Керенский дал интервью агентству Ассошиэйтед Пресс, в котором опроверг слухе о выходе России из войны. При этом, выражая свое недовольство давлением союзников, он признал, что Россия изнурена войной и «имеет право требовать, чтобы теперь союзники взяли на свои плечи самое тяжелое бремя». Но «Вашингтон пост» поместил интервью под заголовком «Россия выходит из войны». Лансингу пришлось доказывать, что журналисты сильно преувеличили [2576] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 175; Листиков С. В. США и революционная Россия в 1917 году. С. 203. .

Разочарование Запада в Керенском стало уже всеобщим. 19 октября Нокс записал в дневник: «Терещенко говорит о необходимости избавиться от Керенского и запретить Советы. Если бы у них только хватило на это сил! Проба сил большевиков ожидается в среду 7 ноября (25 октября. — В.Н.)» [2577] Нокс А. Вместе с русской армией. С. 631. . Как писал Милюков, «потеря нашего международного веса не сознавалась так быстро и непосредственно, отчасти благодаря традиционной условности дипломатического языка, отчасти ввиду необходимости считаться хотя бы со слабеющим союзником. О России продолжали говорить как о «великой державе». Но ненормальность создавшегося положения прекрасно понималась» [2578] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 555. .

Последняя просьба Временного правительства к союзникам прозвучала в связи с продолжавшейся активностью германского флота в Балтийском море. 16 октября Керенский телеграфировал Терещенко: «Было бы желательно подтвердить английскому правительству, что демонстрация английского флота в районе Гельголанда в значительной мере облегчила бы положение России на Балтийском море, в тесной зависимости от которого находится и оборона Финляндии». Терещенко лично доложил телеграмму Бьюкенену, тот передал ее в Лондон, откуда прозвучал последний ответ Временному правительству — от британского адмиралтейства: английскому флоту даны распоряжения о демонстративных операциях против Германии, но операции эти «затрудняются штормовыми погодами, отдаленностью английских баз и особенно недостатком миноносцев» [2579] Минц И. И. История Великого Октября. Т. 2. С. 815. . Естественно, никаких распоряжений о помощи российскому флоту не было сделано.

Худшего контекста для начала внешнеполитических дискуссий в Предпарламенте трудно себе представить. «Это был, конечно, «большой день». К нему готовились фракции. Во дворце были шум и возбуждение. Можно было действительно ждать кое-чего интересного, если не от самого выступления Терещенки, то от его результатов» [2580] Суханов Н. Н. Записки о революции. Т. 3. Кн. 6. С. 250. , — замечал Суханов.

Милюков полагал, что в создавшемся положении имело смысл «заговорить открыто о «настоящей национальной политике». М. И. Терещенко не был лишен понимания, в чем она заключалась. Но, боясь рассориться с «демократией», он мог говорить только вполголоса. И такой половинчатой, хромающей на обе ноги и никого не способной удовлетворить, явно неискренней и не отвечающей достоинству руководителя русской внешней политики, оказалась его речь перед Советом республики» [2581] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 560–561. .

«Министр иностранных дел говорил достаточно ясно, толково, — показалось Суханову. — Но, лягнув Милюкова, он всю свою дипломатию свел к рабскому подражанию своему предшественнику. И, конечно, был не в состоянии проявить оригинальность или самостоятельную мысль. Речь была выдержана целиком в плоскости защиты «независимой России» и ее «интересов».