Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Советские «Известия» в редакционной статье недоумевали: «Нам не доводилось слышать, чтобы когда-нибудь в какой-нибудь стране, хотя бы и совершенно фантастической, остающийся у власти министр подобным образом критиковал общую политику министерства. В сущности это даже не критика и даже не тяжкое обвинение, а нечто большее: это язык человека, приставившего револьвер к своему виску» [2559] Известия. 1917. 20 сентября. № 176. .

Терещенко в стремлении удержаться на своем посту, как замечал Деникин, «безнадежно запутался в сочетании идей интернационализма, преобладавшего в Совете, «революционного оборончества», искренно проводимого Исполнительным комитетом, и национальной обороны, исповедуемой «цензовыми элементами». В последней внешнеполитической декларации Временного правительства — от 25 сентября — смешение идеологий вылилось в такую дипломатическую формулу: «Правительство будет неустанно развивать свою действенную внешнюю политику в духе демократических начал, провозглашенных русской революцией, сделавшей эти начала общенациональным достоянием, стремясь к достижению всеобщего мира и исключая насилие с чьей-либо стороны… Временное правительство все свои силы приложит на защиту общесоюзнического дела, на оборону страны, на решительный отпор всяким попыткам отторжения национальной территории и навязывания России чужой воли, на изгнание неприятельских войск из пределов родной страны». Такая внешняя политика «имела своим прикладным результатом лишь возможность длительного пребывания на посту г. Терещенко и встречала осуждение решительно со всех сторон» [2560] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. Т. 2. С. 113. .

Никакие декларации Временного правительства уже не влияли на настроения союзников. Как пишет Уорт, «государственных деятелей Британии и Франции больше уже не трогали обещания и заявления. Они давно уже разочаровались в Керенском и революции, ведь те упорно отказывались следовать курсу, который был им предписан в Лондоне и в Париже. Происшедшую в России революцию всячески одобряли и поддерживали до тех пор, пока не стало ясно, что солдаты почему-то не проявляют должного энтузиазма в войне с германцами» [2561] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 159. .

Константин Набоков утверждал, что с конца августа отношение британского правительства к России вошло в фазис «разочарования и раздражения»: «Сношения русского представителя с министерством иностранных дел становились все более трудными. Каждый раз, как приходилось иметь личные свидания с Бальфуром или лордом Хардингом, — в их словах звучали нотки упрека, недоумения и досады по адресу «правительства Керенского» [2562] Набоков К. Д. Испытания дипломата. С. 100–101. .

Представитель американского Красного Креста Робинс писал жене 11 сентября: «Каждый день мы обсуждаем, проживет ли правительство еще 24 часа, выступят ли большевики под лозунгом создания коммуны, возьмут ли немцы Петроград, перебьют ли в армии еще больше офицеров, хватит ли продовольственного обеспечения еще на несколько дней и тому подобное. Самое дикое и неопределенное время, в которое мне довелось жить». Его коллега Томпсон супруге: «У нас ожидают мятежа, и много всяких разговоров о революции» [2563] Листиков С. В. США и революционная Россия в 1917 году: К вопросу об альтернативах американской политики от Февраля к Октябрю. М., 2006. С. 195. . Но в донесениях американских дипломатов в сентябре-октябре звучала надежда на то, что Временное правительство справится с большевистским восстанием.

26 сентября, сразу после того, как было сформировано третье коалиционное правительство, английский, французский и итальянский послы были приняты в Зимнем дворце. Фрэнсис не приехал, поскольку не получил из Вашингтона инструкций на свои неоднократные запросы об отношении к новому правительству. Произнеся несколько вводных слов, Бьюкенен стал зачитывать написанную на французском ноту, стараясь сохранять сухой и жесткий тон, который, как показалось Нуленсу, придавал «вполне безобидным жалобам» союзников «характер безапелляционного приказа». Человеком, чьи рекомендации военному кабинету Англии явились основанием для ноты протеста, был генерал Нокс. В ноте говорилось: «Российскому правительству следует действиями доказать свою решимость использовать все надлежащие средства для установления дисциплины и должного воинского духа в сражающихся войсках и одновременно обеспечить функционирование коммунальных служб и восстановить порядок на фронте и в тылу». Союзное государство предупреждали, что «вскоре правительства союзников могут столкнуться с мнением, которое поднимет вопрос о целесообразности поставок в Россию оружия, военной техники и прочего военного снаряжения, с упреком по поводу того, что они не сохранены для Западного фронта, где воля к победе проявляется без всяких колебаний» [2564] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 159–161. .

Керенский воспринял это таким образом: послы «продемонстрировали председателю Временного правительства в высшей степени неприязненное к нему отношение… Грозить официальным разрывом военного и союзнического сотрудничества правительству, которое, рискуя всем своим авторитетом, боролось с опасными для союзников тенденциями!..

Впрочем, я подавил возмущение и, прежде чем выйти из зала, где стояли три посла, предложил ради общего дела союзников всеми способами постараться, чтобы ни единого слова об их визите не просочилось в печать. Оставил растерявшихся дипломатов с министром иностранных дел М. И. Терещенко и без всяких протокольных формальностей помчался в автомобиле прямо к Зимнему дворцу, к послу Соединенных Штатов г-ну Фрэнсису с просьбой немедленно телеграфировать в Вашингтон горячую благодарность российского правительства за неучастие Соединенных Штатов в недружественном акте Антанты» [2565] Керенский А. Ф. Русская революция 1917. С. 324, 325. . Правда, Фрэнсиса он не застал, и тот не получил ничем им не заслуженную благодарность. Любопытно, что поведение Керенского оскорбило послов, и потом «Бьюкенен выговаривал Терещенко, что Керенский не имел права столь бесцеремонно обращаться с представителями союзников».

Но Временное правительство направило официальный протест через своих представителей в Лондоне, Париже и Риме с вежливым требованием, чтобы инцидент, связанный с нотой, держался в полной тайне, чтобы избежать «опасного раздражения» общественного мнения России. Британский и итальянский послы позднее получили инструкции извиниться, Нуленс, который настаивал на том, чтобы его правительство поддержало эту ноту, отказался [2566] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 161, 162. .