Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Николай Николаевич 10 марта прибыл в Ставку. Он приветствовал встречавших его генералов, принял парад в его честь. Но из столицы уже спешил офицер с посланием от премьера: «Создавшееся положение делает неизбежным оставление Вами этого поста. Народное мнение решительно и настойчиво высказывается против занятия членами дома Романовых какой-либо государственной должности». Министр-председатель объявил об отстранении великого князя от должности Верховного главнокомандующего 11 марта, найдя для этого поразительное обоснование: тот прибыл в Ставку «вследствие недоразумения». Николай Николаевич подчинился безропотно: «Рад вновь доказать мою любовь к Родине, в чем Россия до сих пор не сомневалась» [535] Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М. — Жуковский, 2006. С. 426. . Врангель не мог ему этого простить: «Я считал это решение Великого князя роковым. Великий князь был чрезвычайно популярен в армии — как среди офицеров, так и среди солдат. С его авторитетом не могли не считаться и все старшие начальники: главнокомандующие фронтов и командующие армиями. Он один еще мог оградить армию от грозящей ей гибели, на открытую борьбу с ним Временное правительство не решилось бы» [536] Врангель П. Н. Записки. Ноябрь 1916 — ноябрь 1920. Мн., 2002. С. 28. .

Страна в разгар войны осталась вообще без Верховного главнокомандующего. На основании Полевого устава временно исполняющим его обязанности стал Алексеев, начальником штаба — генерал Владислав Наполеонович Клембовский. «Ставка императорских времен занимала положение главенствующее, по крайней мере в отношении военном, — подчеркивал Деникин. — Ни одно лицо и учреждение в государстве ни имело права давать указаний или требовать отчета от Верховного главнокомандующего… С началом революции обстановка резко изменилась. Ставка, вопреки историческим примерам и велению военной науки, стала органом фактически подчиненным военному министру. Эти взаимоотношения не основывались на каком-либо правительственном акте, а вытекали из смешения в коллективном лице Временного правительства — верховной и исполнительной власти и из сочетания характеров более сильного Гучкова и уступчивого Алексеева» [537] Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Кн. 1. Т. 1. С. 194–195. . Вспоминал работавший в Ставке контр-адмирал Александр Дмитриевич Бубнов: «При таких условиях оперативная работа Верховного командования прекратилась. Так же как и большая часть командного состава, Ставка капитулировала перед революцией, и воля ее также была парализована» [538] Бубнов А. Д. В царской ставке // Конец российской монархии. М., 2002. С. 161. .

Гучков 11 марта отправился в Псков, в штаб Северного фронта. На совещаниях большинство генералов требовало решительных мер против Петросовета и солдатских комитетов. Гучков отбивался, говоря о невозможности идти против течения и о слабости правительства, обещая навести порядок по мере укрепления власти [539] Сенин А. С. Александр Иванович Гучков. С. 119. . Но по возвращении в столицу Гучков поделился самыми благоприятными впечатлениями: «Всюду царит полный порядок и дисциплина. Войска всюду восторженно приветствовали нового министра и выражали полную готовность служить Временному правительству» [540] Русский инвалид. 1917. 15 марта. № 64. .

Затем Гучков — с коллегами — отправился в Ставку. «Поезд подошел, — вспоминал Лукомский. Генерал Алексеев пошел в министерский вагон. Прошло минут десять, и по очереди стали появляться члены нового правительства и, рекомендуясь (я — такой-то, министр юстиции), обращались к толпе с речью. Это было непривычно и просто смешно. Кто-то из стоявших рядом со мной сказал: «Совсем как выход на сцену царей в оперетке» [541] Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. С. 333. . Очевидно, что и Ставка не произвела на правительство благоприятного впечатления: ее воспринимали как осколок старого режима и гнездо потенциальной реакции.

Сразу же по возвращении из Могилева Гучков заявил, что намерен бороться с фаворитизмом и продвигать талант. Комиссия Поливанова продолжала фонтанировать инициативами. «Последующие заседания комиссии переносятся в готическую столовую, и комиссия все разрастается и разрастается, — рассказывал Половцов. — К генеральскому концу прибавляются всякие судебные чины и господа из Главного штаба и Главного управления Генерального штаба… Ряды младотурок тоже расширяются, — прибавляются Балабин, Верховский, Лебедев… Выделяется подкомиссия для выработки различных уставов и положений. Одним из первых проходит «положение о войсковых комитетах». На фронте нас ругают за чрезмерный либерализм, а в Совете — за чрезмерный консерватизм. Никому не угодишь!» [542] Половцов П. А. Дни затмения. С. 43–44. Керенский обратит внимание на то, что в уступках Совету «Поливанов шел гораздо дальше военного министра» [543] Керенский А. Ф. Русская революция 1917. М., 2005. С. 170. .

Движение в сторону демократизации армии продолжалось. Одним из главных ее проповедников выступает шурин Керенского полковник Григорий Андрианович Якубович. «По его наущению приглашаются к нам представители Совета. Для их вразумления привлекаем английского военного агента Нокса, который читает им выдержки из английского дисциплинарного устава. Но на них это не действует; они, снисходительно улыбаясь, смотрят на этого отсталого представителя буржуазного строя. Когда к двум партиям, генеральской и полковничьей, прибавляется солдатская, Поливановская комиссия окончательно превращается в бездельную говорильню» [544] Половцов П. А. Дни затмения. С. 44–45. .

Комиссия с подачи Гучкова решила взяться за высший командный состав, операция, получившая в армейской среде название «избиение младенцев». 19 марта Гучков направил Алексееву письмо, где доказывал наличие на высоких должностях в армии лиц, совершенно не подготовленных к командованию, но выдвинувшихся по принципу родства, протекции, «всяких личных и корыстных побуждений». 22 марта аналогичные письма военный министр отправил командующим фронтами, армиями и корпусами. Всем им было предложено дать характеристики подчиненным командирам [545] Сенин А. С. Александр Иванович Гучков. С. 120. .

Генерал Краснов писал, что «новые правители стремились омолодить армию, выбить из нее старый режим и контрреволюцию и посадить людей, сочувствующих революции, новым порядкам. Но свелось это к тому, что стройная, может быть, не всегда правильная и справедливая, но все-таки система назначений по кандидатскому списку, строго продуманному, после самого серьезного и тщательного рассмотрения аттестаций, составленных целым рядом начальников, сменилась чисто случайными назначениями и самым неприличным протекционизмом. Всюду вылезали вперед самые злокачественные ловчилы, которые тянули за собой других таких же, и грязь, муть поднимались со дна армии» [546] Краснов П. Н. Атаман: Воспоминания. М., 2006. С. 332–333. .